А вдруг что и срастётся? Чем Чёрт не пошутит на самом близком до Бога расстоянии? Да и черкнуть пару слов – невелик труд, окажись он напрасным.
На всё про всё Марик отвёл полчаса. Можно было и больше, но хотелось истратить последний день ещё и на пешую прогулку по старому Иерусалиму. Прогулку в одиночестве, спокойствии и с усмирёнными хоть на время суетными мыслями о неотложном. Получаса хватит, даже если отнестись к процедуре не формально, а с подобающей искренностью и пафосом. Вот только о чём просить? Что писать? У тёщи просьбы к Всевышнему заняли аж целый тетрадный лист. А ты и одной не в состоянии сформулировать? Или тебе ничего не нужно? Нужно. Значит, садись и пиши! Сооружай на лице обещанный пафос и пиши!
Марик сел на бордюр, расположил на коленях блокнот и, аккуратно обнажив перо любимого «Паркера», изготовился к письму. На ревизию спешных жизненных надобностей ушла минута. Ещё одна – на вычленение самых насущных. И ещё одна – на обнаружение того места в теле, откуда произрастал нервический зуд из-за неумения найти нужные слова.
«Ну, что ты дёргаешься? – сказал вслух Марик, – Не нравится «уважаемый», пиши «дорогой, милый…» Вот так и пиши – «Милый Бог!» Какая ему разница какой придурок и как к нему обращается? Тебе же, когда заносят «в конверте», важно его содержимое, а не звиздёж сопроводительный? А ты сотворён по образу и подобию…! Так что пиши давай!»
Марик довольно шмыгнул носом и прильнул к блокноту. На голубоватую мелованную бумагу легли с приятным скрипом красивые буковки – «Милый бог! Я всё честно подсчитал. Лишнего не нужно! Восемьсот тридцать тысяч баксов сделают меня счастливым…» Строчки, не успев высохнуть, приросли ещё одной, добавляющей благородства – «И не только меня!»
«Так! – подумал Марик – Херня полная! Такие прошения так не составляются!»
Площадь у Стены была почти безлюдной, а из присутствующих никто, по оценке Марика, в консультанты не годился. И он опять погрузился в сочинительство. Блокнот марался страница за страницей, и близко не отзываясь желаемым смыслом. Стоило перечитать написанное, как бумага, словно чудесное зеркало, являла Марику самые заповедные его гадости. Представало то какое-то клянчащее существо с испариной подобострастия на лбу, то расчётливый наглец. И раздражение укрупнялось до грозящих истерикой размеров.
Отведённые полчаса истекли. Следующие тоже. Задницу жалил грубо отёсанный бордюрный камень. Думать более не моглось и не хотелось. Да и блокнот был уже исписан до форзацев.
Марик встал, попрыгал на месте, размял плечи. Всё, хватит! Сейчас же пристроить в ближайшую урну всю писанину разом с тёщиной, и – на свободу! Легче лотерею заполнить – и деньги те же, и вероятность выигрыша не ниже!
«Ты – русский писатель?» – послышалось сзади.
«А как Вы догадались, что… русский?» – смущённо сказал Марик, обернувшись.
В метре от него стоял, судя по прикиду, настоящий хасид. При пейсах, шляпе и прочем полагающемся.
«А как иначе, если ты всё время пишешь и всё время зачёркиваешь?»
«А это устойчивый признак русского писателя?»
«Признак русского писателя – это письмо с натуры. Такой себе наследственный нон-фикшн. Нет?»
«Забавное наблюдение»
«Издаёшься?»
«Нечасто…»
«С чего же кормишься? На путешествия, смотрю, хватает?»
«Служу. В государственных структурах всё больше. По надзорной части. Я юрист»
Хасид вскинул руки: «Ой, ну надо такое?! Я тоже был юрист! С Винницы?»
«Почему из Винницы? Из Москвы»
«Странно! Очень странно!»
«Вы находите это нелогичным?»
«Странно, что я сегодня ничего не угадываю. Ну, пока, писатель! Удачи!»
И хасид пошёл прочь, заложив за спину руки и смешно шаркая башмаками. Марик тоже хотел было пойти своей дорогой, но почему-то крикнул: «Постойте! Вы не могли бы мне помочь, пожалуйста?»
Хасид вернулся и участливо склонил голову: «Весь – внимание!»
«Мне бы записку составить правильно. Ему!»
«Ты что, веришь в эту байду с записками?»
«А это байда?»
«Может, и не байда. Но Он точно ничего не исполнит»
«Потому, что не услышит?»
«Потому, что не поймёт!»
«А Он на иврите только понимает?»
«Понимает Он, я думаю, на том языке, на котором можно доходчиво излагать. А то, допустим, пойди пойми какое-нибудь «хочу БМВ!» или «чтоб мама от рака излечилась!» Чья мама? Что такое рак? Какая именно БМВ? И, всё равно, как ни уточняй характеристики и параметры, ничего путного не получится. Растолкуй хоть до атомов, до электронов и кварков-шмарков – не поймёт! Любое толкование никогда не будет окончательным? Не существует безусловного языка передачи информации. Компьютеру мы кое-как задачу поставить можем. А Ему?»
«Но вы же как-то с Ним общаетесь? Через молитву…»
«Никто с Ним через молитву не общается. С Ним вообще невозможно общаться в известном понимании двустороннего контакта. Или у нас есть чему Его научить? А через молитву можно лишь попасть в состояние, посредством которого можно получать от Него информацию»
«Но для этого вовсе не нужен институт религии!»
«Ошибаешься. Именно, в институциональном смысле религия и является инструментом допуска к молитве. Просто не все молящиеся наделены равными способностями, и кому-то из них удаётся пройти в тонкие, скажем так, слои, а кто-то остаётся в религии просто, как в поле Закона поведения, гигиены и прочих полезностей»
«Не только полезностей!»
«Не только, да. Но и мир вне религии, согласись, не лишён издержек роста. И в гораздо большем количестве!»
«А лично Вам удалось пройти в тонкие слои?»
«Нет. Поздно начал. Моя миссия в продлении рода и передаче традиции. Та ещё работёнка! Но кто-то из внуков-правнуков обязательно пройдёт»
«А в чём прикол этого прохождения?»
«В обретении того самого безусловного языка, который открывает путь к Царству Божиему. Проще говоря, к полному исправлению недостатков и несовершенных свойств человека. Гмар тиккун, на иврите. То есть, по сути, это то, о чём мы и говорили – окончательное познание сущего, до последнего шмарка!»
«Но, познав сущее, человек сам станет Богом?»
«Абсолютно точно! Слияние с Творцом и есть цель!»
«Жаль, не на нашем веку случится»
«Ты рассуждаешь безотносительно к описанной мною системе. В ней нет места ни сожалению, ни досаде, ибо любое предназначение в ней человека воспринимается им же, как должное. Как часть общих усилий.
У людских предназначений нет качественных градаций, они равновелики. Исполнив каждый своё, человек встроится пазлом в конечную картину. Разумеется, в ином качестве, но встроится! Ничто не исчезает! Как всякое следствие когда-то становится причиной нового следствия, так живёт и цепь перерождений во Вселенной. Будь иначе, прервалась бы и логика существования инструментов познания Мира, в ряду которых, кстати, наравне с наукой стоит и божественное проведение, и даже поэтическое чувствование! Да спроси хоть господ математиков что, если не интуиция, ведёт их порой к решению! Наитий здесь равен алгоритму! Мало того – ни одна из известных логик не способна объяснить наитий. Проверить подлинность его выводов – да, но не объяснить его функцию!»
«Значит, писать Ему нечего?»
Хасид снова заложил руки за спину, готовясь уйти: «Напиши что-нибудь, типа, благодарности. И не обязательно – Ему. Даже безадресная, благодарность привнесёт в Мир ещё хоть немного ясности!»
«Я так и сделаю»
И Марик сделал, как обещал. И обещание тёще тоже исполнил. А потом до самого вечера бродил Старым городом, неся в себе ещё не притёршееся, покалывающее абсолютной новизной, но уже такое сладостное чувство защищённости. Казалось, любая опасность, любое непрошенное вторжение извне разобьются об эту крепость. А ещё казалось, будто зрение стало острей. Будто всё видимое, всё осязаемое и мыслимое действительно обрело больше ясности. Или это обман? Какой-то особый фильтр, активировавшийся в мозгу и стирающий всё, что причиняет неудобства? Марику не хотелось копаться в причинах. Новые ощущения его радовали, а необходимость установления их подлинности отстояла сейчас так далеко, как благодарная улыбка отстоит от недовольной гримасы.
Удивительно! Предметы, цвета, запахи и звуки, любые их комбинации, приносившие тебе прежде удовольствие и считавшиеся частью некоей обязательной жизненной программы, теперь многократно увеличились количеством. Напрямую это увязывалось лишь с тем, что в ответ на подаренную радость в тебе оживало чувство благодарности: короткому ли тенистому отрезку на долгом, расплавляемом солнцем переходе; вожделенному ли глотку воды; чьему-то участливому взгляду; древней мощёной улице; лотошнику и музыканту на ней; спящей кошке; аромату сдобы; скрипу кованой калитки… Бесконечное множество поводов к благодарности! Идти было легко, и дышать – вкусно. А ночь, укрывшая вскоре Иерусалим прохладным звёздным полотнищем, прочитывалась Мариком единственно верным знаком.
Георгий Рат, Иерусалим,
23 апреля 2017
