Попытаемся, используя удобный для этих целей текст Михаила Смирнова «Религиоведение как призвание и профессия», показать современное положение науки «религиоведение» и, соответствующее этому положению, развитие отношений церкви и государства. [1]
Задаваясь благородным значением религиоведения как призвания, осуществляемого путем ощущения личной необходимости этого занятия и убеждения во всеобщей полезности личной исследовательской деятельности, Михаил Смирнов, на этом пути, ставит максиму – никаких оправдывающихся интонаций перед кем бы то ни было вовне, за то, что исследователь дерзает с научным инструментарием приступать к такой деликатной и трепетной сфере как религия. При этом только хорошо организованная, регулярная, следующая правилам получения научного знания постоянная работа, удовлетворяющая требованию общезначимости дистанция между познающим субъектом и познаваемым объектом, придающая респектабельности профессии «религиовед» беспристрастность, держащееся в подсознании солоновское «ничего слишком».
Все это, по мнению автора, создает «вменяемое адекватное понимание религии», обеспечивает «потребности общества в достоверном знании о религии».
Но как быть с этими научными идеалами, принципами и методами когда необходимость оправдывающихся интонаций вызвана извне самим познаваемым объектом? Когда сам познаваемый объект что-то говорит о себе, познает себя и даже вступает в пререкания с познающим субъектом, высказывая по сходным вопросам мнение противоположное мнению познающего субъекта? Ведь сложно в таких случаях придерживаться научных принципов, да и респектабельность явно в ущербе. Более того, происходят совершенно немыслимые вещи для занимающегося наукой субъекта – объект начинает сам изучать субъекта, высказывать что-то о нем.
Ведь религия, хоть и деликатная и трепетная сфера, может иногда такое сказать про ее исследователя, что он никогда за всю свою жизнь про себя не скажет и даже не подумает. Многие ли из нас в конкретной жизни говорят что человек грешен? Что тотально грешен? Причем говорить и понимать надо так, как и сказано и понято в христианстве – грешен не сослуживец или сосед а грешен Я и поворачивать на ближнего нельзя.
В подтверждение своей максимы Михаил Смирнов наводит слова из труда Корнелиса Тиле «Основные принципы науки о религии»: «Истинная наука, работающая по правильной методе и правильно осознающая свои границы, не угрожает религии; <… > Только в том случае религия наталкивается на оправданное сопротивление, когда она хочет предписывать результаты и устанавливать законы тому, что может притязать на полную самостоятельность в своей собственной сфере».
То, что это отнесено к заключительным словам, в которых обычно автор пытается угадать судьбу книги и ее темы в будущем, требует отдельного размышления.
Можно допустить, что рассуждая о границах и о важности их осознания, как религией так и наукой, ученый как бы пытается предложить на будущее составить или поразмыслить об ихнем пакте взаимного сосуществования. И здесь идется скорее не об независимом изучении друг друга, а об необходимости установления границ, понимания этих границ и разграничение сфер науки и религии. И вот уже сегодня, как бы продолжая эти заключительные слова, необходимо говорить об особенности этих границ. Эти границы специфические и они обозначают только разность этих сфер и то, что у этих сфер вообще нет никаких соприкосновений. В этом сходятся и церковники и ученые. Наведем радикальное утверждение богослова, кардинала Анри де Любака: «Именно Евангелие определяет Церковь и государство как две вещи, которые не имеют ни общих границ, ни общих интересов» (перевод автора) [2, с.127]. Примером второго может быть предостережение исследователей социологии знания П. Бергера и Т. Лукмана. Исследуя социальное конструирование реальности, они указывали на отсутствие понимания существования религии как реальности, которая отличается от реальности повседневной жизни. Рядом с реальностью повседневной жизни существуют другие реальности, которые оказываются конечными областями значений, анклавами, отмеченными характерными значениями и образами восприятия. Все конечные области значений характеризуются переключением на них внимания из реальности повседневного жизни. Переключение внимания случаются и в рамках повседневного жизни, но переключение внимания на конечную область значений намного глубже и весомее. Такой реальностью, которая создает конечную область значений, есть и религия. Здесь важно отметить, что для описания реальности повседневной жизни и описания опыта в конечных областях значений, в том числе и в религии, используется один язык. Поэтому может произойти так, что значению, которое описывает какой-либо предмет или ситуацию в повседневной жизни, отвечает совсем другой предмет или ситуация в религии. То есть один и тот же предмет или одна и та ситуация и в конце концов, что особенно важно для нашей темы, одно и то же определение, могут иметь по крайней мере два существования: религиозное и нерелигиозное; одни и те же определения могут иметь разные значения в повседневной жизни и религиозной жизни и, что особенно важно, в гражданском и каноническом праве.
И уже как следствие, отмечено: «Обычный язык, объективирующий мой опыт, укоренен в повседневной жизни и сохраняет с ней связь, даже если я пользуюсь языком для интерпретации опыта в конечных областях значений. Поэтому обычно я «искажаю» реальность последних, как только начинаю пользоваться языком для их интерпретации» (выделено автором) [3, с.47]
Например, здание церкви в повседневной жизни, в гражданском праве — это недвижимость, помещение, которое можно использовать для «удовлетворения культовых потребностей», как склад для хранения овощей или музей, передать в аренду, продать, отнести к государственной собственности. Согласно законодательству эти здания предоставляются религиозным организациям в пользование на договорных началах или возвращаются безвозмездно в собственность религиозных организаций. Законодателем также может быть установлен порядок поочередного пользования культовыми зданиями и имуществом, двумя или более религиозными общинами по их взаимному согласию. При отсутствии согласия государственный орган определяет порядок пользования культовым зданием и имуществом путем заключения с каждой общиной отдельного договора. Понятно, что таким образом государство с использованием терминов и методов гражданского права пытается урегулировать имущественные вопросы религиозных организаций.
Для верующего же это здание — дом Божий, но это не значит что Бог там поселяется, прописывается, выселяется или иногда уезжает в командировку. Церковное право определяет церковь как святое здание, постоянно и исключительно предназначенное для публичного богопочитания через его посвящение или благословение в соответствии с предписаниями литургических книг. Как священное место, в результате определенных действий, церковь может терять свою святость, которая может быть восстановлена определенным обрядом по предписаниям литургических книг.
Как конечная реальность, отличная от реальности повседневной жизни, религия является нормативным пространством, которое создает свои правила отношений с повседневным миром, в том числе и правила имущественного обмена. Внешний мир выступает как источник поступления имущества, однако перемещенную вещь не воспринимают как юридическую связь с тем, что во внешнем мире (не в физическом, а сакральном и социальном содержании), не воспринимают как источник внешних обязанностей перед государством или другими гражданами, а как голую вещь, которая начинает новую жизнь по новым правилам. Перенесение вещи через границу вглубь новой реальности придавало ей юридическое (социальное) качество, которое она не могла иметь до этого.
Если сравнивать сферу науки, методы науки и ее описание действительности со сферой религии то здесь отмечают, говорят о рациональности сферы науки и иррациональности религии. С точки зрения науки действия, высказывания верующего не имеют никаких каузальных подтверждений в изучаемом наукой мире и, соответственно, каузальным методом сферу религии и веры описать невозможно.
В философии существует и описывается аксиома почти всякого умозрения, которая в одних учениях присутствует имплицитно, а в других достаточно ясно текстуально выражена: если мы говорим, что мы что-то понимаем, что мы что-то пытаемся понять, то мы при этом предполагаем, что это что-то себя не понимает, либо, что оно себя не понимает в данный момент. Любое умозрительное допущение «твоего», «моего» понимания чего-либо с необходимостью, аксиоматически предполагает, что это «что-то», хотя бы в ситуации нашего понимания, себя не понимает. Когда мы понимаем, то оно само себя не понимает. Если оно понимает само себя, то, значит, мы его не понимаем.[4,с.45 ] Проще говоря — наукой, научными методами можно описывать или понимать только то, что само себя не описывает или не понимает.
Поэтому вот этот принцип сосуществования, который как бы предлагается богословом вывести для отношений с религией, надо понимать как построение отношений с другой, сложной формой жизни. Признание за религией самостоятельной жизни требует иного отношения чем отношения с объектом изучения, сосуществование требует диалога, какой-то формы общественного договора. Очевидно примером такой формы являются конкордаты, устанавливаемые Ватиканом со светскими властями.
Возвращаясь к науке «религиоведение» и потребностям общества в достоверном знании о религии, необходимо признать что первенство в процессе изучения религии, построения теории религии принадлежит самой религии. Исторически это связано с тем, что любая мировая религия, возникнув на основе другой религии, впоследствии ставится перед необходимостью показать разницу с этой другой религией, отвести ей свое место и показать свою мировую универсальность. При этом религия начинает себя изнутри описывать в каком-то смысле и как внешний объект, совершается некоторый выход религии из самой себя для того, чтобы она стала понятна внешнему наблюдателю. Таким образом, внутри религии возникает идея «религии вообще», возникает теория в религии и впоследствии, в развитии этой идеи, возникает понятие натуральной религии что и положило начало формирования позитивистского контекста рассуждений о самой религии. В принципе, если понимать что польза всех этих рассуждений небольшая и все это примитивная редукция сложного феномена религии, теряющая чрезвычайно важный элемент религии – элемент веры, существовать какое-то время и для ограниченных, общеобразовательных целей такая наука может.
Не претендуя на многое, сами наука о религии и теория религии есть интересными и плодовитыми отраслями и если не особенно процветают (нет Нобелевских лауреатов), то существуют в разных странах где-то на задворках позитивистской науки в категориях философии или культурологии. Но только в постсоветских странах, в среде имитации правового государства эти науки достигли своей «вершины».
Реализуя свой потенциал, они не только описали религию но и на основе этого описания создали искусственную религию, которая существует только в этих описаниях. Создали не сами, а вместе с законодателем, реагируя на потребности и возникший запрос и ресурс на создание отношений государства и религии. Для понимания этого необходимо исходить из начальных условий построения постсоветских государств, которыми были социальная система с уничтоженным правом, примитизированными юридическими отношениями. При таких обстоятельствах, социальная система, в которую пытаются привить термины другой системы, относится к этим терминам как к окружающей среде и делает с ними то, что система в процессе своей жизнедеятельности делала всегда с окружающей средой — упрощает, редуцирует к формам уже существующих в действующем медиуме системы. Советский режим по своей природе был идеологическим и он не только привык рассматривать любую религию прежде всего как идеологию, но и силой насаждал эту привычку на всей территории страны. После распада советского режима и в условиях идеологического вакуума, такое отношение к религии продолжает оставаться господствующим и по сей день. По философскому определению идеология — это совокупность представлений которые служат для того, чтобы соединять людей вместе в те или иные социальные структуры. То есть на первом плане как результат идеологии является организация, образованная этими представлениями. И постольку для режима религия была враждебной, антисоветской идеологией, для нужд практической борьбы сложный феномен религии был редуцированный к понятию религиозной общины или организации как своего рода минимальной ячейки религии. И в дальнейшем вся серия репрессивных мер государства по отношению к религии осуществлялась именно через физическое уничтожение любых организационных форм той или иной религии. Современный законодатель, поставив цель строить взаимоотношения с религией или даже просто описать границу в обществе, названную конституционным принципом отделения государства от церкви, пользуется этой уже готовой редуцированной формой. Понятно, что именно реализация стремления установить взаимоотношения с религией возможна только посредством религиозных организаций, в случае отсутствия которых государство просто не может себя осознать в качестве субъекта любого отношение к религии вообще.
Но как бы то ни было, церковь все же не является рациональным, правовым образованием. Церковь есть духовное а не правовое образование в том смысле, что она не образуется по нормам светского права. И вот для попыток строить отношения с церковью или регулировать образование религиозных организаций, у государства в распоряжении есть только исключительно рациональные, правовые инструменты. Таким образом, без всякой злой воли, искренне пытаясь «любить» церковь, защищать ее, научным описанием религии и правовой механикой гражданского и налогового права была образована виртуальная церковь, имитация, механическая кукла которой пользуются все — и государство и религиозные организации. То есть в наших странах как бы существуют две церкви — реальная, с жизнью в соответствии с каноническими нормами и другая, бутафорская, созданная только на бумаге смесью гражданского права и научного описания религии в угоду авральному государственному квазистроительству. Существует в бессмысленных механизмах регистрации с учредителями, которые ее фактически не учреждали, в существовании приходов-юридических лиц частной собственности, в налоговых и финансовых отчетах, в правовых механизмах образования, ликвидации, разделения и защиты имущества.
Что происходит в уме, в сознании грамотного человека, верующего или пришедшего впервые в храм Божий, когда он наряду со священными текстами читает об приходах юридических лицах частного права, которые производят товары или оказывают услуги, об «удовлетворении культовых потребностей», о религиозных организациях непредпринимательских корпорациях, о гражданских уставах прихода, об учредителях организации, которые, по их мнению, ничего не учреждали? О том что организация и проведение религиозными организациями религиозных обрядов, церемоний, молитвенных собраний или других культовых действий может государством освобождаться от налога на добавленную стоимость? В Википедии грамотный гражданин может прочитать, что налог на добавленную стоимость (НДС) — косвенный налог, форма изъятия в бюджет государства части стоимости товара, работы или услуги, которая создаётся на всех стадиях процесса производства товаров, работ и услуг и вносится в бюджет по мере реализации. В налоговых разъяснениях можно почитать, что, поскольку иконы являются материальным активом, содержатся с целью использования в собственной деятельности религиозной организации и ожидаемый срок их использования больше года, они относящееся к основным средствам. А к основным средствам относятся активы, которые одновременно отвечают следующим критериям: это материальные активы, которые предприятие содержит с целью использования их в процессе производства или поставки товаров, предоставления услуг. Для этой ситуации с посещением храма Божьего все это бессмысленный набор мертвых слов, который, однако фатально означает, что, находясь во всех этих благочестивых, добронамеренных состояниях, в которых оперируют подобными словами, мы не можем раз и навсегда извлечь смысл из того, что с нами произошло, что мы сами испытали, что испытал грамотный гражданин. В этой ситуации, когда пытаешься механически воспользоваться религиозными символами, перенести их, рождается квазисознание. При этом пользуешься только знаками, иногда даже имитируешь процесс рождения символов. Но ведь символы рождаются в переживании реальности, реферируют к ней. И тогда этот процесс имитации символов, «обрядоверие», закрывает реальность, закрывает истинную веру и порождает структуры квазисознания. Реальность закрывается тотально и человек сам не в состоянии из этого выйти. Глухонемой к Богу и к миру. Разговаривать он то может но его слова похожи на настоящие только акустически, птичий язык. Наверно поэтому он и «неописуемый» а само религиоведение (ну или отдельные его проявления) — это образец птичьего языка.
И если еще все это можно как-то объяснить наивным богохульством чиновника, невежеством законодателя, какими-то остаточными влияниями «симфонии властей» то уже утверждение православного юрист-эксперта, доктора юридических наук о том, что внутренние установления религиозной организации, как специальная правовая норма, регулирующая конкретное правоотношение, имеют приоритет в юридической силе перед общей правовой нормой – это уже какая-то патология права.[5 ] Действительно, при возникновении конфликта интересов, используется это правило приоритета но только при конфликте правовых норм. Нормы канонического права или церковного, в том числе и внутренние установления религиозной организации, нормами права в светском понимании не являются. Эти нормы не должны иметь границ в общественном пространстве, не должны иметь точек соприкосновения со светским правом. И предназначение таких светских норм, как конституционная норма об отделении государства от церкви, кроме всего – еще и предохранять соприкосновение и конкуренцию совершенно разных явлений – светского и канонического права.
Источники этой патологии можно проследить от нарушения самих основ гражданского права. Так же как и существуют декларируемые права в Конституции, в гражданском праве существует и действует принцип согласно которого в основе гражданских правоотношений, регулируемых гражданским правом лежат действия, в которых проявляется воля свободных субъектов — физических и юридических лиц. Т.е. в основе гражданского права лежит главный фундамент — автономия воли участников частноправовых отношений, их свободное усмотрение относительно того, вступать ли им в имущественный оборот, с каким именно контрагентом и на каких условиях. Такие решения участники принимают свободно, по своей инициативе, на свой риск и под свою имущественную ответственность. Они также сами решают как осуществлять принадлежащие им права. Эти действия называются юридическими фактами и с этими фактами, как фактами реальной действительности, действующие законы и другие правовые акты связывают возникновение, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей, т.е. правоотношений. Так вот, в нашем случае, дееспособные верующие граждане, объединившиеся в религиозную организацию, не ставили целью создать юридическое лицо частного права. Они не ставили целью создать общественную организацию, которая будет представлять и защищать их интересы, оказывать услуги или содействовать совместному исповеданию и распространению веры. Более того, в большинстве случаев, по их глубокому убеждению, не они ли ее создавали и называть их «учредителями» это по крайней мере святотатство с их точки зрения. Объединив имущество, они не ставили цели создать новую частную собственность. И вот, при таких обстоятельствах, вопреки реальному волеизъявлению граждан, законодатель пытается назвать гражданскими правоотношениями отношения, в которых нет юридических фактов, с которыми гражданское право связывает возникновение самых гражданских правоотношений.
Что, например, делать государственному чиновнику, который в соответствии с базовым религиозным законом, пытаясь регулировать порядок создания, регистрации, деятельности и прекращения религиозной организации, должен записать цель создания организации? При этом он еще обязан уважать внутренние установления религиозных организаций. Что означает уважать? Внутреннее установление, что вся власть от Бога не противоречит законодательству? Конституции? При образовании общественной организации, свободные и дееспособные граждане самостоятельно определяют цели своей организации и спектр здесь неограничен и бесконечный — от защиты прав каких-то маленьких животных к коллекционированию самых нелепых, с нашей точки зрения, предметов. Что делать чиновнику, который вынужден легализовать организацию, которая называет себя промежуточным звеном между Богом и нами? Которая ставит целью различными путями вести нас (в том числе и самого чиновника) к одной цели — к спасению, к Христу? Понятно, что такие вещи недопустимы в законе или уставе организации. Более того, эти цели невозможно описать на светском или правовом языке и тогда государство, невольно посчитав верующих как граждан недееспособных или умалишенных, в лучшем случае как несовершеннолетних детей, самостоятельно описывает организацию и самостоятельно определяет ее цель. Это своеобразное правовое гетто, где верующим и их организациям государством прописано все – создание, деятельность, цели, как правильно верить.
Во всем этом действии другое удивительно. Ведь реальная, самостоятельная жизнь религии или светской правовой системы сама, самостоятельным течением своей жизни, не допустит такого варварского положения дел. Это не получится даже у самого простого, даже у придурковатого законодателя. Почему это случилось? Ответ один. Для государства это значит что его правой характер имитационный а правовая система искусственная, мертвая. Для церкви это означает дефект веры, вера как-бы ненастоящая. Ведь граница государства и церкви создается не волей законодателя а в акте веры.
Все это наблюдается как игра, в которой государство пытается убедить себя и окружающих в своем существовании. Спектакль по сценарию и ролям, написанными государством для различных персонажей, в том числе и для церкви. Плодом этого спектакля, организованного без всякого злого умысла, с целью «преодоления негативных последствий государственной политики в отношении религии и церкви», и стала эта виртуальная церковь с которой «строит» отношения государство.
Анатолий Дутчак
- http://religious-life.ru/2016/11/smirnov_mikhail/
- Анрі де Любак. Роздуми про Церкву. — К.: Дух і літера, 2010.
- Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. – М,: Медиум, 1995.
- М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорский. Символ и сознание. — СПб. : Азбука : Азбука-Аттикус, 2011. — 320 с.
- http://www.strasbourg-reor.org/?topicid=915
