Этнические русские в Палестине и в Израиле

1. Предыстория и история

Иудаизм как религиозное, национальное и этическое мировоззрение еврейского народа, возник более 2,5 тыс. лет тому назад. Кодификация его законов связана с именем Эзры (V в. до н. э.). Это восприятие мира принципиально отличалось от религий окружавших евреев народов.

Идея единого творца, властелина вселенной (Адон Олам – Всевышний, Властитель мира), миссия еврейского народа, который принял на себя обязанность нести в мир божественные откровения, хранить моральные ценности и распространять их среди людей, созданных по образу и подобию Божьему, – все это было непонятно и даже пугающе для окружающих народов.

В мире, где за вывихнутый палец человек мог лишиться жизни, евреи определили меру отмщения: «Око – за око, зуб – за зуб». Это евреи установили обязательный субботний отдых для всех. Поэтому Законом, наравне с господином, освобождался от работы и раб, и вол, и осел, «дабы отдохнул раб твой и рабыня твоя, как ты» . Это евреи ввели обычай в великий праздник Исхода, Песах, отливать из бокала четыре капли, чтобы уменьшить свою радость, потому что поверженные враги – тоже люди. Это евреи, читая «Слихот» (молитвы-покаяния) в Судный день, не могут просить у Всевышнего индульгенцию – представление об отпущении грехов, прежде всего, связано с раскаянием. А раскаяние считается искренним лишь тогда, когда и убыток возмещен потерпевшему, и получено от него прощение (хилхот тшува). Известен рассказ о чужестранце, который соглашался перейти в иудаизм, при условии, что великий Гилель объяснит ему суть иудейской веры за то время, что он простоит на одной ноге. На это Гилель ему ответил: «Не делай другому то, что ненавистно тебе самому. Это вся Тора, а все остальное – комментарий».

Заповеди еврейской религии вызывали удивление и ревность, неприятие и зависть. И уж совсем непонятен был невидимый Бог, чье имя произносилось всего один раз в году первосвященником в Храме. Нельзя было увидеть Его изображение, дотронуться до Него, поцеловать стопы на иконах. Казалось, что евреи скрывают какую-то волнующую тайну, в которую можно проникнуть, разгадать. Вот как представляет Фейхтвангер в романе «Иудейская война» трагический момент гибели Второго Храма:
«Медленно шел Тит вперед, нерешительно приближаясь к занавесу, за которым была тайна, святая святых. После Помпея сюда не ступал ни один римлянин. Что там? Может быть, все же какая-нибудь нечисть, ослиная голова, чудовище, полу-животное, полу-человек? Что скрывает занавес? Принц отбрасывает его. Перед ним небольшое сумеречное помещение. Тит входит. Пахнет землей и очень старым деревом. На возвышении голый неотесанный камень и огромная, гнетущая пустота вокруг, больше ничего».

Знакомство с иудаизмом далеко не всегда вызывало отторжение, иногда оно приводило к прямо противоположному – так было в Александрии, так было в эпоху Хасмонеев в Иудее, так было в Риме, – четко разработанные и упорядоченные правила иудаизма притягивали расшатанное общество. Простота теологии захватывала идеалистов, а желанный субботний отдых привлекал более практичных людей. Кроме того, иудаизм не требовал исполнения всех заповедей неофитами, а лишь самых легких – зажигания свечей в канун субботы и соблюдения субботнего отдыха, отказа от употребления в пищу свинины. Появилось название для прозелитов – «митъяхадим» (принявшие иудаизм). Само слово «прозелит» в Септуагинте – то же, что «гер» на иврите. Первоначальный смысл этого слова не совсем ясен, и новейшая критика склонна видеть в нем определение иностранца на положении клиента, как его понимали римляне, то есть человека, живущего в Палестине под покровительством народа или отдельного лица. В послевавилонскую эпоху гером считали уже перешедшего в иудейство; смысл этого слова был сохранен за ним Септуагинтой. Великий царь Соломон, по легенде, не ставил заслонов перед теми, кто тянулся к еврейству. После окончания строительства Первого Храма, царь включил в свою торжественную молитву и чужестранцев, иначе говоря – идолопоклонников: «Когда и чужестранец, не принадлежащий к дому народа Твоего, Израиля, придет из чужой страны ради имени Твоего, для молитвы в этом доме, то внемли ему в Твоих небесах, исполни все, о чем будет просить Тебя чужестранец, для того, чтобы все народы земли признали имя Твое…» (I Царей 8, 41-43).
Прозелитизм получил достаточно большое распространение в греко-римскую эпоху, что не было характерно ни для предыдущих, ни для последующих времен. Во времена Маккавеев (II-I вв. до н. э.), когда они были сильны и могущественны, страна Израиля стала привлекательной для многих иностранцев. Жажда «теплого местечка» приводила таких искателей счастья к еврейской религии, и талмудисты называли их насмешливо «прозелиты царского стола».

Прозелитов можно было встретить в самых различных местах – в Риме, на Кипре, в Сирии и Персии, в провинциях Испании, и в Малой Азии. Приток новообращенных отмечался как в верхних, так и нижних слоях общества. В Греции не было ни одного закона, преследовавшего прозелитизм. В Риме к этому явлению относились менее снисходительно – преследования прозелитов имели место после Иудейской войны и в особенности в период восстания Бар-Кохбы. К началу I века н. э. на берегах Средиземного и Черного морей проживало множество прозелитов. Например известно, что большинство потомков карфагенян перешло в иудаизм, правда «не в полном объеме». Их называли «верующими в Бога Всевышнего», и они не соблюдали все законы иудаизма, как этнические евреи.
Царица Адиабены Елена и, видимо, многие жители ее страны приняли иудаизм в середине I в. н. э. Двое сыновей царицы тоже перешли в еврейскую религию и во время Иудейской войны сражались в рядах еврейских борцов. В это же время на территории Армении появляются еврейские поселения, и еврейская религия начинает вызывать интерес у местных жителей. Известный киевский профессор Егиазаров рассказывал, что он происходит из колена, называемого «Шамбат», близкого к субботникам. Это армяне-христиане еврейского происхождения, которые тайно соблюдали различные еврейские законы и традиции, учили иврит и женились только на своих. В Крыму, на территории древних городов Феодосии, Фанагории, Херсона и других, сохранились надписи об освобождении рабов их еврейскими владельцами, в надписях упоминается «Всевышний, Создатель всего». Эти прозелиты входили в еврейские общины Боспорского царства.

Интерес к иудаизму среди народов Восточного Средиземноморья стал снижаться в первом столетии н. э., после разрушения Второго храма, однако в Римской империи в целом принятие иудаизма продолжало носить массовый характер. По мнению некоторых историков, евреи составляли там примерно 10% всего населения (около 6 миллионов), большая часть которых была прозелитами. Только превращение христианства в официальную религию Римской империи (IV в. н.э.) положило конец массовому переходу в иудаизм. Очевидно, большинство прозелитов приняло в этот период христианство.

Как христианство, так и ислам рассматривали переход из их веры в другую религию, включая иудаизм, как преступление, за которое грозила смертная казнь и самим прозелитам, и совратившим их. Это резко уменьшило число прозелитов в христианских и мусульманских странах в средние века (а в последних вплоть до наших дней). Вне пределов христианского и мусульманского мира иудаизм был принят хазарами, – тюрками, основавшими свое государство в Восточной Европе.

К новой вере склонилась в основном правительственная и чиновничья верхушка. После длительных религиозных диспутов при дворе хазарского царя Булана, в которых принимали участие христианские, мусульманские и иудейские богословы, был принят вердикт: «Если как поп, так и муфтий опираются, как правило, на Танах, чтобы показать, что они правы, то та религия, которая напрямую связана с этой Святой Книгой, должна быть лучше других. Мы пойдем прямо к источнику». Некоторые историки называют «хазарский вариант» адаптированным иудаизмом, подобным вере эллинов и римлян во «Всевышнего, Создателя всего».
Вся история еврейского народа говорит о его открытости. Он с готовностью усваивал язык, нравы и обычаи других народов, их культуру. А, если получал равные права с главенствующим народом, то участвовал в жизни страны, разделяя ее успехи и бедствия. При этом в основе всего лежал Закон, определявший духовные ценности и одинаковый для всех. «Вы все для меня народ священников», – говорил Моисей своему народу, поэтому нарушитель наказывался не каким-либо учреждением, а самим Законом. В отношении прозелитов всегда могли быть сомнения – кто может поручиться, что у новообращенного хватит терпения и воли, чтобы выполнять ежедневные и тягостные предписания. Богобоязненность не имеет никакого контроля, кроме собственной совести. Желающим присоединиться к еврейскому народу задавались вопросы: «С какой стати ты хочешь присоединиться в нашу веру? Ведь принимая ее, ты будешь подвергаться тем же гонениям. А, возвратившись к своему роду-племени, ты можешь достигнуть тех земных благ, которых нет у нас». Когда человек продолжал настаивать, ему сообщали основные заповеди, невыполнение которых влечет за собой наказание в загробной жизни, а за исполнение – та же награда, что и в их религии. И только если «абитуриент» оставался непреклонным в своих намерениях, его подвергали обряду обрезания.

2. На земле России

Не обошло стороной это явление и Русскую землю. Религиозное движение «жидовствующих» («иудействующих») появилось на Руси в конце XV века, на Новгородской земле. В основе его противостояния христианству лежало отрицание Троицы как противоречащего принципу единобожия. Первым распространителем учения секты был Схария (Захарья-Скарья Жидовин), приехавший в 1471 году из Литвы в Новгород. Он привез с собой множество пособий по «тайным наукам» – мистике, астрологии, каббалистике. Схария и последовавшие за ним Йосеф Шлоймо и Моисей Хануш сумели привлечь к этому течению православных священников Дениса и Алексия, а также протопопа Софийского собора Гавриилу. Таким образом, православные служители стали первыми проповедниками нового учения, которое стремительно распространялось, достигнув Вологодских земель, а затем и Москвы. Московский князь Иван III, побывавший в Новгороде, познакомился с церковнослужителями Алексием (Авраамом) и Денисом (Дионисием), проникся уважением к их образованности и убеждениям и пригласил их на пост протопопов: первого – в Архангельский, а второго – в Успенский собор Кремля. Немалую роль в распространении нового сектантства сыграли философы и теологи, находившиеся в свите Софьи Палеолог – второй жены великого князя Ивана Васильевича, его невестка Елена Волошанка и глава посольского приказа Федор Курицын, эрудит, владевший несколькими европейскими языками, и влиятельный человек, ставший главой этого религиозного движения.
Первым усмотрел крамолу и опасность новой ереси новгородский епископ Геннадий, приказавший бить кнутом раскольников, которые, боясь более крутых мер, бежали в Москву. Полтора года спустя в столице также началось гонение на еретиков.

Поводом послужила смерть Ивана Молодого, сына великого князя, которого не удалось вылечить приглашенному из Венеции лекарю-еврею Леону Жидовину. Игумен Волоцкого монастыря Иосиф добился от Ивана III жестоких мер в борьбе «с пагубной и богохульной бурей». Запылали костры по примеру инквизиции. После пыток, в деревянных клетках были сожжены Федор Курицын, пост которого соответствовал по нынешним меркам должности министра иностранных дел, новгородский архимандрит Кассиан, проповедники Дмитрий Коноплев и Иван Максимов. Многих отправили в ссылку и по тюрьмам, и всех еретиков отлучили от церкви. В среде нынешних воронежских субботников существует предание о бегстве большой группы их предков из подмосковного сельца Ильинское под Воронеж. Иудействующие остались тверды в своей вере, а в память о прошлом основали новое село Ильинка, в котором веками жили их потомки, теперь практически полностью переехавшие в Государство Израиль. «Нас топорами рубили, а мы от своей веры не отрекалися», – гордо говорят ильинцы.

Несмотря на то, что документы, свидетельствующие о преемственной связи субботников с ересью жидовствующих XV – XVI вв., не обнаружены, живущие ныне в Израиле субботники, которых христиане иронично называли «курьезными евреями», продолжают свое летосчисление со времен «великого князя всея Руси» Ивана III.
Во времена императрицы Анны Иоанновны, царствование которой (1730–1740) оказалось вообще тяжелым для России, у евреев связано с суровыми репрессиями. Ауто-да-фе завершило жизненный путь Боруха Лейбова, откупщика из Смоленской губернии, и совращенного им в иудейскую ересь отставного флотского капитан-лейтенанта Возницына.
Первые официальные документы о сектантах, склоняющихся к иудаизму, относятся к началу XVIII века. В них сообщается, что еретики празднуют не воскресенье, а субботу и отвергают почитание икон, «кумиров».

Субботники перестали признавать Троицу, считая ее отходом от единобожия. В еврейском законоучении их также привлекал запрет на пожизненное рабство, на обличение господствующих слоев общества. Они стремились выполнять все основные предписания иудаизма, а отдельные группы даже отвергали божественность Христа, причисляя его к пророкам. Субботники жили «в рассеянии», связь между ними была затруднена, а общение с евреями ограничивала «черта постоянной еврейской оседлости». Группы субботников возникли в разное время и имели свои особенности:
1. Субботники иудейского вероисповедания – те, что следовали основным его постулатам и постепенно переходили в иудаизм;
2. Геры (прозелиты), официально порывавшие с христианством;
3. Субботники-молокане, выполнявшие лишь часть предписаний иудаизма, хотя и среди них во второй половине XIX века появилось течение «прыгунов», ратовавших за переход в иудейскую веру;
4. Христианские секты, отмечавшие субботу и ряд предписаний иудаизма.
В период царствования Екатерины II субботничество получило большое распространение и гонениям не подвергалось. Согласно первым официальным данным о субботниках, донской казак Косяков в 1797 году принял иудейскую веру под влиянием местного учителя – субботника Филиппа Донского и стал распространять на Дону новое учение. Он даже осмелился испросить разрешения у атамана Войска Донского на свободное исповедание новой веры. Доказательств применения к неофиту карательных мер не сохранилось. В начале XIX века в среде купечества и мещанства Ставропольской губернии появились отказники, не желавшие выполнять по субботам общественные работы. Поскольку субботники составляли большинство населения, им удалось добиться освобождения от всех видов работ в святой для них день.
В годы царствования Николая I, когда секты субботников стали распространяться все больше, к ним начали применять репрессивные меры. Еще в 1823 году граф Кочубей представил в комитет министров докладную записку о сектах жидовствующих и мерах борьбы с ними. Синодский указ 1825 года был противоречив: с одной стороны, он разъяснил, что «существо секты не представляет полного тождества с еврейской верой», с другой – требовал принятия мер «к отвращению распространения жидовской секты под названием субботников». Подозреваемые в сектантстве тотчас же призывались в армию, другие изгонялись из мест проживания, лишались паспортов, попадали в сибирскую ссылку.

Многие из них стали «марранами наоборот» – по рождению христиане, они формально возвратились в православную церковь, продолжая соблюдать еврейские обычаи и обряды. Нетерпимое отношение властей не прекратило рост субботничества, оно распространилось во многих губерниях Российской империи – в Московской и Тульской, Астраханской и Воронежской, Орловской, Рязанской, Саратовской. И это несмотря на то, что еретикам запретили молитвенные собрания и исполнение обрядов обрезания, венчания, погребения и прочих, не имеющих сходства с православными. Попытки насильственного возвращения в христианство привели к разорению и опустошению целых селений. Непокорных ссылали в Грузию и в другие районы Закавказья. В результате одной из таких акций в поселке около города Александровска, Кавказской железной дороги, почти все население оказалось сектантами, за что, в качестве наказания, многие из них были зачислены в Хоперский казачий полк.

В первой четверти XIX века из среды субботников выделилась наиболее ортодоксальная группа, которая к началу ХХ века полностью восприняла постулаты иудаизма. Геры (прозелиты) селились в Астраханской, Саратовской, Тамбовской, Воронежской губерниях, на Дону и Кубани, Северном Кавказе и Закавказье. В результате гонений со стороны царского правительства они оказались даже в Сибири, в Иркутской области.
Внимательно изучая Ветхий завет, геры получили представление о смысле иудаизма – его принимали наиболее образованные и мыслящие субботники, не желавшие оставаться между двумя религиями. Они становились строгими монотеистами, не признающими никакого посредничества между Богом и человеком. Они прилежно исполняли все предписания Закона и даже отмечали праздники, имеющие для евреев скорее историческое, нежели религиозное значение – Пурим и Хануку.
Бракосочетание у геров происходило строго в своей среде, женившийся на иноверке становится отверженным. В юридическом отношении они не испытывали дискриминации, но, как и другие сектанты, не могли быть избраны старшинами и старостами сел. Геры вели такой же образ жизни, как и другие крестьяне. Разновидностью их секты были псалтырщики и шапочники. Основа их учения общая: они полностью отвергали все положения христианства и стремились выполнять предписания Ветхого завета, в том числе обрезание, соблюдение заповедей, наложение тфиллина, ношение таллита во время богослужения, которое проводят на иврите.

Одной из распространенных «раскольнических» православных сект являются духовные христиане (молокане), появившиеся в 60-х годах XVIII века, и оформившиеся как религиозное течение в начале XIX cтолетия. Молокане признают Библию, которую считают символом духовного молока – отсюда и само название секты, происходящее из первого соборного послания апостола Петра: «Как новорожденные младенцы возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение» (1 Пет. 2:2). Молокане отвергают многие элементы христианского таинства – не признают рукотворные храмы и образа, отвергают святых, не делают изображения креста и не поклоняются ему. Богослужение у молокан проводится в домах членов общины и состоит в чтении Библии и пении псалмов. У них отсутствует духовенство, а общины управляются выборными руководителями. Но основатель течения Семен Уклеин не решился обязать общину следовать всем предписаниям иудаизма из-за трудности исполнения законов и запретов. Его преемник Сундуков выступал за большее сближение с евреями, чем вызвал раскол в секте.

Последователей Сундукова стали называть субботниками-молоканами. Они представляют лишь одно направление в молоканстве, в котором заметно сильное влияние иудаизма – обычай празднования субботы и еврейских праздников, соблюдение кашрута. По существу молокане стали промежуточным звеном между христианством и субботничеством иудействующих. Молокане рассеяны по всему миру – их можно встретить в Канаде, Америке, Австралии, Турции, России, где основными местами их расселения стали Краснодарский и Ставропольский края, Ростовская область и Закавказье. Впрочем, были и сибиряки-молокане, сосланные за сектантство в конце XIX века и обосновавшиеся возле сибирской станции Зима.
В 1887 году появился закон о признании наиболее важных актов личной жизни сектантов правомерными, хотя только манифест от 17 апреля 1905 года «О свободе совести» положил конец преследованиям субботников. В циркулярах Министерства внутренних дел разъяснялось, что иудействующие имеют те же права, что и коренное население.
В конце ХIХ века среди геров началось движение за переселение в Эрец-Исраэль. В 1997 году в селе Привольном на юге Азербайджана, в архиве последнего раввина местных геров Давида Малышева было найдено письмо, написанное членами общины, ждавшими в Одессе отплытия в Палестину: «Мы просим Господа Бога чтобы Он вывил нас и весь Дом Израилив» и далее: «Мы очинъ желаимъ быть в земле Палистинъ мы о прахи ево желаимъ ибо она близъ серце нашего мы страдаимъ по ней» . В письме переселенцев звучат не только религиозные, но и сионистские мотивы.

3. На земле Палестины

Возникшее в 80-е годы XIX века среди субботников стремление переселиться на Святую землю нашло поддержку в среде российских сионистских лидеров.
Менахем Усышкин (1863–1941), один из учредителей Одесского комитета , ставший в 1906 г. его председателем, с большим одобрением отнесся к этой инициативе. В Центральном сионистском архиве (Иерусалим) хранятся четыре письма Усышкину от деятелей секты субботников, стремившихся к отъезду в Эрец-Исраэль. Вот отрывки из этих писем.

Господину Михаилу Моисъевичу Усышкину
Екатеринославъ
М.У!
При семъ довожу до Вашего сведъния на требовыемое Вами отвътъ от 12 Января н.г. Поступлено от насъ въ Комитетъ въ Одессъ всепомоществованiе Евреямъ земледельцамъ и ремесленникамъ… членские взносы 3 руб. получено много писъмъ oт житiлей Родниковской бывшiе ранше исполняющiя Христианство, а ныне исполняющiе законъ Июдейской называемые Керы всего 46 семей. Благоволите уважаемый не откажите по полученiе удовлетворить отвътом мне не будетъ ли напротивъ начальство имъть переписку съ таковыми Керовъ, жаждущiх о дъле Сионизма.
1-го Феврал. 1901 г. М.Богатыревъ
Баталпашинск.

И еще отрывок из письма Василия Яковлевича Черникова, общественного шохета.

Владикавказ. Ноября 1-го. 1900.

М.Г. Господинъ Усышкинъ!
Здесь проживаютъ такъ называемые субботники… ярые евреи и сионисты, отдъленные отъ евреев лишь по ихъ собственной прозьбъ предъ начальствомъ, какъ не понимающiе Др. Евр. языкъ. Для чего и разрешаютъ иметь отдъльную синагогу въ которой они совершаютъ Богослужънiе на русскомъ языкъ… Ввиду имъющей численности и за неименiем достаточного числа образованныхъ основать свой Кружокъ Сионистовъ <неразб.> [чтобы] прильнули къ Кружку Еврейскому.

С помощью Усышкина субботники решали вопросы, связанные с расширением сионистской пропаганды, ускорением затянувшегося отъезда в Эрец-Исраэль. При этом они просили держать новообращенных в курсе событий, происходящих в Палестине, и почти в каждом письме сообщали о «всепомоществовании» новым поселенцам, уже находящимся на Земле Обетованной. Многие субботники уехали в составе первой алии – с 1882 по 1903 год. Проезд в Палестину осуществлялся в соответствии с договором, заключенным Одесским комитетом с Обществом пароходства и торговли, и был весьма дешев – 12 руб. 50 коп. от Одессы до Яффы.

Движение «новых евреев», получившее название «крестьянский сионизм», по своим устремлениям делилось на две категории: те, что готовы были приехать «ради спасения души и положить тамо кости» и более меркантильные, которые «толкя говарят о багатсти о хороши жизни». Бывали случаи, когда «отъезжанты» посылали в Святую землю своих разведчиков, продавая дома и собирая для них деньги на дорогу. Одесский комитет всячески поддерживал устремления субботников – евреи, веками отлученные от земледелия, были заинтересованы в консультантах по ведению крестьянского хозяйства. Существует мнение, что «люди от сохи» ехали в Эрец-Исраэль под влиянием своих соплеменников, получивших еврейское религиозное образование в литовских иешивах. Однако приведенный выше отрывок из малограмотного письма свидетельствует, что и простые крестьяне-иудействующие понимали, кто и зачем уезжает в Палестину.

Субботники селились в мошавот (поселениях или колониях), главным образом в Галилее, и через несколько поколений полностью ассимилировались среди их жителей.
Особой группой субботников являются воронежские, которые до 1920 г. проживали в 27 деревнях губернии. В 1920-21 гг. они переселились в бывшие помещичьи владения и стали жить компактно в двух селах – Ильинка и Высокое. Находясь в изоляции от православного населения, воронежские субботники все больше тяготели к новой вере. Большая часть из них приняла ортодоксальный иудаизм и стала отождествлять себя с евреями. В 1920-х годах в Ильинке возникла сельскохозяйственная коммуна под названием «Еврейский крестьянин», где выходным днем была суббота. В 1929 г. в cело прибыл Залман Либерман, помогавший субботникам организовать еврейский образ жизни. Он был одновременно и шохетом , и мохелем , и хазаном . Либерман, будучи деятельным человеком и прекрасным организатором, наладил в Ильинке производство цицит и таллитов , которые вывозились в Москву, Ленинград и ряд других городов. Он организовал поставки кашерного мяса в Воронеж и районные центры области. В 1937 году Либерман был арестован и погиб в лагере. Синагогу в Ильинке закрыли, а четыре свитка Торы «арестовали».
В 30-е годы, во время переписи населения, многие жители Ильинки и Высокого требовали, чтобы в графе «национальность» их записывали евреями. В Ильинке был обязательным обряд обрезания, – когда не стало своего мохеля, мальчиков возили в Воронеж или на Кавказ; дома соблюдали кашрут, субботу и еврейские праздники, а в 1965 г. в поселке Высокий, в Йом-Кипур, отказались выйти на работу. Начиная с 1970-х годов и особенно во время алии 1990-х, почти все жители Ильинки и Высокого уехали в Израиль.
Среди сект иудействующих, приехавших в Палестину и в Израиль, бесспорно лидируют субботники. Династии Дубровиных, Куракиных, Матвеевых, Орловых, Адамовых, Пешковых, оставившие заметный след в формировании Еврейского государства, продолжают трудиться на этой земле и считают ее своей. Потомки субботников нередко вступали в брак с местными евреями: Эфрони ведут свой род от Нечаевых. Шмуэли – от Протопоповых, Яакоби от Матвеевых, Дроры – от Куракиных.

Андрей (Йоав) Дубровин, уроженец Астраханской губернии, поехал на ярмарку в Ковно и там познакомился с Меиром Дизенгофом, будущим мэром Тель-Авива, и врачом Гилелем Йоффе, чье имя носит сейчас больница в Хадере. Это знакомство привело его к разочарованию в догмах христианства и переходу в иудаизм, а затем и к отъезду на Святую Землю. Семья поселилась в долине Хула. На картах начала ХХ века места вокруг озера Хулы обозначались как «Дубровинские болота». С собой запасливые хозяева привезли плуги, различный сельскохозяйственный инвентарь и свиток Торы, купленный в Одессе перед отплытием в Эрец-Исраэль. (Сейчас этот свиток хранится в синагоге поселения Йесод ха-Ма’ала). Дубровину предложили взять землю в аренду.

Он отказался и купил участок земли размером в 65 дунамов. Несмотря на непривычный климат, Дубровины основали образцовое зажиточное хозяйство. В нем был фруктовый сад, который поливали из колодца с помощью ветряной мельницы, разводили коров, лошадей, гусей и кур. Дочь агронома Хаима Кальварийского Маргалита вспоминала, что самые крепкие хозяйства были у субботников: пшеница колосилась выше, и куры беспрерывно неслись, а у евреев то скот погибал, то коровы не доились. Однажды она услышала разговор Йоава со своим отцом: «Господин Кальварийский, я научился пахать еще во чреве матери. Если вы даете кому-то ссуду на покупку семян, это еще не делает его крестьянином».

Существует рассказ о том, как в 1922 г. на сельскохозяйственной выставке бык Дубровина сломал весы, на которых взвешивали скот. Невзирая на ущерб, причиненный быком, его хозяин получил премию за самое «весомое» животное, а в 1927 г. на такой же выставке в Акко – премию за выращенный хумус – размером в голубиное яйцо.
Потомки Йоава говорили уже на иврите. Они вместе с евреями защищали поселение от постоянных вылазок арабских банд. Беды не обходили их дом – от малярии в семье скончалось трое детей, но Дубровины не покинули эту землю. Однажды в синагоге главу семьи спросили: «Йоав, скажи нам перед свитком Торы, жалеешь ли ты, что принял иудаизм, приехал сюда и похоронил многих?» Дубровин ответил им: «Братья мои! Вы же знаете, что я приехал на Святую Землю не ради наживы, а из любви к Создателю. Одно у меня утешение, что внуки мои, Яков и Рут, смогут читать Тору на иврите».

Новообращенные строго соблюдали законы иудейской религии. Наизусть читали страницы из Библии. В молитвенниках прозелитов тексты располагались в двух колонках: левая – на русском, правая – на иврите. Им приходилось слышать насмешки: «Зачем вы молитесь по-русски? Всевышний не знает этого языка». Они отвечали: «Когда мы читаем по-русски в левом столбце, Всевышний заглядывает через наше правое плечо и читает молитву на иврите». В 1986 г. уже опустевшее поместье Дубровиных приобрел Еврейский национальный фонд, – сейчас там создан музей, – а основатель династии, скончавшийся в возрасте 104 лет, похоронен на старом кладбище в Рош ха-Пина. На памятнике надпись: «Здесь покоится праведный прозелит Йоав, глава семьи Дубровиных. Родился 12 октября 1831 года. Умер 15 февраля 1935 года. Да упокоится его душа в мире вечности».

В конце XIX века Агафон (Гапон) Куракин, зажиточный казак с берегов Волги, решил перейти в иудейскую веру. Семейное предание гласит, что однажды, под Рождество, он полез на колокольню, чтобы звонить в честь праздника. Внезапно он почувствовал себя плохо, и чтобы подбодрить себя, стал читать стих из псалмов Давида: «Крылом своим Он укроет тебя, и под крыльями его ты найдешь убежище…» И тут он услышал «глас указующий» перейти в иудейскую веру: «Ибо откуда молитвы? От нее». Куракин рассказал об откровении своим землякам, и те слушали его с большим вниманием. После праздника они запрягли лошадь, сложили туда кресты и иконы и отвезли священнику: «Прими, отец, не веруем в них более». Священник стыдил их, уговаривал, кричал – ничего не помогло. Тридцать семь семей продали свои дома и переехали в село к субботникам, склонявшимся к еврейской религии.
Чтобы лучше понять учение, Куракин поехал в Вильно (по другим сведениям – в Ковно), в иешиву. С ним была вся многочисленная семья – жена и двенадцать детей. Окончив учебу и приняв гиюр, Агафон (теперь уже Авраам) в 1898 году, в составе группы евреев-халуцим переехал в Палестину. Поселился он с чадами и домочадцами в Седжере (сейчас Илания), где Авраам (его называли «Авраам ха-гер) работал конюхом и одновременно – инструктором по сельскому хозяйству – обучал евреев секретам земледелия. В 1901 г. его семья получила земельный надел и основала на целинной земле сельскохозяйственную ферму. Помимо трудностей в обработке веками не паханной земли, засухи, малярии, их поджидала постоянная опасность нападений арабских банд, которые поджигали посевы, грабили инвентарь. В сторожевом отряде «ха-Шомер» сын Авраама – Ицхак стал первым командиром, а внук, Реувен Куракин, погиб в схватке с террористами.

Другой внук, Менахем, родившийся в 1922 году, в пятнадцать лет вступил в отряд Хаганы, и, как один из лучших бойцов, был направлен на курсы морских коммандос. Во время Второй мировой войны, когда Британия обратилась к Хагане с просьбой о проведении совместных операций против немецких фашистов, была создана объединенная группа британских и еврейских коммандос. Перед ними стояла задача – атаковать нефтеперерабатывающий завод в ливанском порту Триполи (Ливан тогда контролировало прави-тельство Виши). В январе 1941 года судно, на котором находился Менахем, вышло для выполнения боевого задания. В Хайфский порт оно не вернулось… Во время Войны за Независимость, в битве за Иерусалим, погиб еще один член клана Куракиных, правнук Авраама Рафа Коэн. Когда к сыну Авраама Куракина пришли с вестью о гибели внука, он сказал: «Страна даром не дается. Приходится приносить жертвы. Я принес ее».
Мошав Седжера, где жили потомки Йоава, во время военных действий оказался под обстрелом. Спешно начали вывозить женщин и детей. Субботница Мария Протопопова взяла с собой самое ценное – всех своих гусей и …свиток Торы.
Семья Куракиных поколениями давала стране пахарей и воинов. Подполковник авиации Йоси Куракин родился в семье офицера морского спецназа Арье Куракина, и для него не стоял вопрос, «куда пойти учиться?». Будучи в десятом классе, Йоси прошел курс аквалангистов на морской базе «Гадны», и после призыва в армию был принят в отряд морских коммандос. Профессиональная судьба Йоси сложилась успешно, командиры постоянно отмечали его инициативность, ответственность, личное мужество.

В 1995 г. Йоси Куракин получил звание подполковника и возглавил подразделение морских коммандос. 24 сентября 1997 года он с товарищами выполнял задание в тылу врага, в Ливане. Этот бой оказался для него последним. Звание полковника пятый представитель династии Куракиных получил посмертно… Потомки Авраама (не хочется писать эти слова в кавычках) прочно укоренились в Земле Обетованной. В 2003 году, в день, когда страна отмечала 55-ю годовщину создания Государства, восьмилетний сын Йоси Куракина, Нево, зажег юбилейный факел на горе Герцля в Иерусалиме.
Семья переселенцев Адамовых (их потомки уже назывались просто Адамами) связали свою судьбу с Армией Обороны Израиля. Генерал Йекутиель (Кути) Адам в 70-е годы прошлого века занимал пост заместителя начальника Генерального штаба и во время каденции Менахема Бегина был рекомендован на должность руководителя Службы разведки – Мосад. Всего за несколько дней до начала новой, почетной работы он погиб во время боя с группой террористов… Сын Йекутиеля, генерал Уди Адам, до 2007 года занимал должность командующего Северным военным округом. (По данным Мордехая Альтшулера, это семья горских евреев Адамович).

Ставший еще при жизни легендарным Рафаэль Эйтан, более известный в Израиле как Рафуль, родился в 1929 году в мошаве Тель-Адашим, в котором прожил всю жизнь. Родители приехали в Эрец-Исраэль в 1904 году. В многодетной семье Элияху Каминского и Мирьям Орловой, происходившей из субботников, Рафуль был шестым ребенком. В шестнадцать лет он вступил в Пальмах , во время Войны за Независимость служил в бригаде Хар-Эль, участвовал в сражении за Иерусалим и был ранен во время боя за иерусалимский квартал Катамоны. По окончании войны Рафуль вернулся в родной мошав, где женился на девушке из того же поселения, Мирьям – медсестре, родители которой репатриировались из Германии.
Несмотря на свои крестьянские корни и весьма затребованную профессию плотника, Рафаэль Эйтан решил все-таки связать свою судьбу с армией. По окончании офицерских курсов в 1951 году он получил назначение в бригаду парашютистов, которой командовал Ариэль Шарон. За четыре года службы Рафуль прошел путь от командира роты до майора, командира десантного батальона. Во время операции «Киннерет» он получил тяжелое ранение и пролежал два месяца в госпитале.

Ни одна военная кампания не проходила без его участия. В Синае (операция «Кадеш») десантный батальон Эйтана действовал в тылу противника. Солдаты захватили район к востоку от перевала Митле и перерезали все коммуникационные линии противника. Во время Шестидневной войны Рафаэль Эйтан во главе бригады десантников вел бои у Суэцкого канала и за свои заслуги получил должность главного офицера десантных войск. Побывал он и в Ираке, помогая курдским повстанцам в борьбе за независимость. Война Судного дня, операция «Мир в Галилее» (Первая Ливанская война) – следующие этапы большого пути Рафаэля Эйтана, ставшего генерал-лейтенантом и начальником Генерального штаба армии. Он был не только воином, но и воспитателем. Ему принадлежит идея призыва в армию детей из неблагополучных семей – проект, известный под названием «Мальчики Рафуля». Так армия давала ребятам возможность проявить и испытать себя, проверить свои силы и начать жизнь заново. После 37 лет службы в армии Рафаэль Эйтан ушел в отставку и в 1983 году создал партию «Цомет» . Новая партия начала свой путь в политике с двух мандатов в 1988 г., а в 1992 получила уже восемь. В графе «профессия», которую заполнял член Кнессета Рафаэль Эйтан, написано: «солдат, плотник, летчик».
Неожиданный и нелепый случай оборвал жизнь Эйтана. Будучи руководителем строительства порта в Ашдоде, ранним утром 23 ноября 2004 года он приехал проверить, как продвигается строительство, и на волнорезе вышел из машины. Стояла штормовая погода, волна накрыла его и утянула в море. Тело удалось обнаружить только после долгих трех часов поиска. Так трагически оборвалась жизнь Рафаэля Эйтана, замечательного человека, из тех, кого в Израиле называют «соль земли», крестьянина, воина, общественного деятеля, которого подарила Израилю русская женщина – субботница Мирьям Орлова.

Ныне существующий современно оборудованный тель-авивский порт мало напоминает пристань в Яффе начала двадцатых годов прошлого века. Тогда корабли бросали якорь далеко от берега, а в подплывавшие к пароходам лодки под звонкие крики «Кадима!» прыгали пассажиры, и вслед за ними летели тюки и чемоданы, подхватываемые ловкими лодочниками. Таким путем вступила на Святую землю в 1923 году семья Родиона Агеева – «сам», его жена Екатерина и четверо малых детей. Много паломников исстари посещали Святую Землю. Но эти люди не были паломниками – Агеев отступился от православной веры и перешел в закон Моисея. Родион был потомственный плотник, родом из деревни Косачевка, что недалеко от Смоленска.

И жену, Екатерину Ильину, взял он из деревни, что тоже на Смоленщине. К сектантству Агеев никакого отношения не имел. В 1906 году, в возрасте 22 лет, он попал на армейскую службу, где заслужил поощрения от командиров за смелость и находчивость. А так как Родион умел хорошо читать и писать, его направили в офицерскую школу, по окончании которой он получил звание пехотного офицера. В 1910 году Агеев демобилизовался и вернулся к плотницкому ремеслу в родной деревне. С началом Первой мировой войны Родион Агеев был мобилизован, прошел страшные, порой бессмысленные бои, с массой человеческих жертв, не раз побывал в госпиталях. И все это время вел дневник, небольшую тетрадь в картонной обложке, где четким, каллиграфическим почерком описывал события и свое отношение к происходящему, но где не было ни слова, ни намека на «крамолу», зародившуюся в его душе. Возможно, трагедии жестокой бойни, когда христиане безжалостно убивали своих «братьев во Христе», или какой-то духовный наставник перевернули его мировоззрение – только воевать ушел человек православный, а вернулся иудей.

В своей деревне Агеев был одинок, в отличие от субботников, селившихся «кучно».
Родион Трофимович принимает судьбоносное решение – если уж вернулся к корням, значит и жить надо в стране, откуда корни. Так надумал он на исходе Первой мировой войны; Гражданская война лишь укрепила его намерения.
В 1922 году Агеев с семьей приезжает в Одессу, а оттуда в Стамбул, где им пришлось больше года ждать сертификата – разрешения на въезд от британских властей, недавно получивших мандат на управление Палестиной. Летом 1923 года семья Агеевых наконец отплыла в Яффу. Рядом с Яффой, на песчаных дюнах, уже более десяти лет шло строительство Тель-Авива. Там позарез нужны были «умелые руки». Родион решил, что в растущем городе он найдет себе применение и осел в нем. Вскоре он открыл строительную мастерскую. Плотницкий опыт, обязательность и четкость выполнения работ привлекали к Агееву все новых заказчиков. Молодые ребята, сыновья Родиона, присоединились к отцу. Семейный бизнес, как теперь принято говорить, состоялся.
Выдержки из рассказа Илана Гая, 66-летнего внука Агеева: «Я взялся за изучение русского языка и истории нашей семьи несколько лет тому назад, после смерти отца: хотелось побольше узнать о нашем прошлом, о тех местах, где жили мои предки и откуда они начали свой путь в Эрец-Исроэл. Начинать надо было с поездки в Косачевку… Агеевых я обнаружил в соседних селениях, они радушно меня приняли – почти как “своего”. Вернувшись домой, я продолжил занятия “семейной археологией”, собрал документы, книжные публикации о том крае и о тех временах… По прибытию в Палестину семьи геров общались между собой, не замыкаясь, однако, в этническом кругу. Дед в Тель-Авиве расширял свое дело. Из его мастерской выходила добротная, качественная мебель, сохранившаяся до наших дней. Родион был настоящим мастером, артистом. Это он делал мебель для отца знаменитого телеведущего, Дана Шилона. А отец мой, Шломо Агеев, пошедший по стопам отца, сконструировал и изготовил шкаф, в котором хранится, в здании Кнессета, скульптура Дана Каравана . И хотя я стал инженером-связистом, специалистом по спутниковой связи, друзья до сих пор называют меня в шутку “лучший плотник среди связистов, лучший связист среди плотников”» .
И еще одно событие, связавшее судьбу Агеевых с еврейством.

Во время разговоров с родней и знакомыми в России Илан Гай пытался выяснить, как вели себя Агеевы, когда гитлеровцы зверствовали на Смоленщине и поголовно уничтожали евреев. От оставшихся в живых жителей Косачевки он услышал рассказ, как в семье Ивановых, как будто бы находившихся в родстве с Агеевыми, прятали мальчика Леву Гуревича. Вернувшись домой, Илан отправился в институт Яд ва-Шем, в Иерусалим, где узнал подробности случившегося.
Лидия Петровна Иванова, прятавшая еврейского мальчика, которого немцы так и не нашли, была родной сестрой Екатерины, жены Родиона. Лидию Петровну немцы повесили «за преступление против Германии», насмерть забили в гестапо ее дочь Люсю. Так протянулась еще одна, в буквальном смысле кровная, нить между семьей Агеевых и еврейством.

Есть молокане и в Израиле, попавшие в Страну в разное время и по разным причинам. Вот как рассказывает в своих очерках Юлий Марголин о встрече с молоканами в Израиле:
«Милюхины имели рыбные промыслы где-то южнее Баку, близ персидской границы. Ловцы – для них море то же, что орловскому мужику ржаное поле или охотничья тайга… В должный срок их раскулачили. Дом, снасти, лодки – все пошло в колхоз… Милюхины украли собственную лодку и под двумя парусами – четверо взрослых и четверо детей – прокрались мимо стражей в открытое море. Трое суток были в пути и прибились к персидскому берегу… В 1950 году, после долгих мытарств на дикой персидской земле, Милюхины решили опять придвинуться к морю… В “Еврейском комитете”, в Тегеране, где Милюхина год мыла полы, ей предложили со всей семьей, если желает, место в самолете в Израиль. Таким образом, Милюхины прибыли в порядке иммиграции персидских евреев.
А вот семья Жулиных: жена хозяина дома вместе с отцом-молоканином в 1924 году попала на Святую землю. Приехавшим делали прививки, и там тринадцатилетняя Поля закричала: “Обманули! Мед-молоко обещали (отец по Библии объяснял “Страна, текущая молоком и медом”), а тут иголки ширяют!”. Муж ее из секты “Свидетелей Иеговы” . У них просторный деревенский дом, крепкое крестьянское хозяйство. Обжились на этой земле, дети говорят по-русски, на иврите и арабском».

4. Одиночки приезжают в Палестину

По-разному складывались на Земле Обетованной судьбы иммигрантов-одиночек, попавших в Палестину по религиозным, идейным мотивам или волею судьбы.
Уроженец Полтавы, Глеб Боклевский, по окончании Коммерческого училища отправился в Петербург для завершения образования на экономическом факультете Политехнического института, считавшегося одним из серьезнейших учебных заведений России. Достаточно сказать, что там преподавали П.Б.Струве, будущий академик А.Н.Крылов, профессор Н.Д.Зелинский и многие другие выдающиеся ученые. По-видимому, экономическая наука не полностью захватила провинциального студента, потому что после третьего курса он покидает стены престижного учебного заведения. Причины такого поступка он попытался объяснить в записи от 24 марта 1914 года: «В Полтаве понял, что школа – тормоз в развитии, болото гнилое, машина, вытягивающая из человека его самое главное, его мысль. Здесь я пришел к более общему выводу. Всякая современная школа – обман и самообман… Важна не энциклопедия знания, а правильное восприятие». Не будем спорить с пылким юношей, в какой-то мере пытавшимся оправдать в собственных глазах решение прервать учебу. Перевернув эту незаконченную страницу своей биографии, Глеб Боклевский поступает в петроградскую школу военных моряков.

В Петрограде Глеб знакомится с Верой Барановой, девушкой из ассимилированной еврейской семьи. В доме Веры и в кругу ее друзей витал дух социалистических, народовольческих идеалов, близких сердцу юноши и пробудивших в нем интерес, а затем и симпатию к еврейскому народу. Окружение Глеба становится в основном еврейским, в его дневнике сплошные еврейские имена. На этих же страницах записывает он свои размышления: «Да, теперь, когда я думаю об этом, становится мне ясным, насколько великая эта нация… Столько страдать и не озлобиться слепо на весь свет! Столько страдать и не отречься от идеи! Великая нация, святая в своем вечном страдании! А предатели и трусы малодушные есть и во всяком народе». По окончании курса в 1916 году он служит на минных ограждениях в Балтийском флоте, затем в контрразведке Черноморского флота. Именно в это время происходит переворот в его политических взглядах.

Поборник либерализма, защитник мира «голодных и рабов», командир Красной армии, презирающий богатеев, контрразведчик Боклевский делает резкий крен и переходит на сторону Добровольческой армии. Знакомые с бабелевской «Конармией» наверняка найдут побудительные причины для такого шага. Вполне возможно, что решающую роль в смене идеологии сыграло решение советской власти уничтожить Черноморский флот. В соответствии с Брест-Литовским мирным договором корабли, после разоружения, передавались под контроль немецкого военного командования. Однако, опасаясь, что после перехода к немцам, орудия будут направлены против советской власти, Кремль приказал их затопить. Приказ был отдан будущим политическим эмигрантом Раскольниковым, по личному распоряжению Ленина. Боклевский был в числе тех, кто отказался участвовать в этой акции.
Благополучно добравшись до Севастополя, гардемарин Глеб Боклевский получил в 1920 году от Корабельного корпуса белых офицеров звание подпоручика.

В том же 20-м году начался его путь в эмиграцию, вначале в Стамбул, а затем и Тунис. «Впереди бесчисленные страны в ярких бликах солнечных огней» – так описал свои юношеские устремления в 1930 году Арье Боевский (Глеб Боклевский), проживший к этому времени в Палестине почти десять лет.
Существует несколько версий того, что толкнуло Боклевского на отъезд в Палестину:
– Знакомство с эсером Пинхасом Рутенбергом, участником убийства Гапона.
– Посещение Эрец-Исраэль в 1920 году в составе делегации русских моряков, находившихся в Турции.
– Отъезд в составе группы еврейской молодежи в Палестину после утверждения Декларации Бальфура, открывшей возможность создания «еврейского национального очага» на исторической родине.
Боевский, с юности писавший стихи, в своей поэме «Ханаан» дает весьма трезвую, напрочь лишенную восторженности, оценку стране, в которой оказался.

Это страна лихорадочных снов
И до конца не понять ее.
Кто-то ее бесконечно давно
Предал проклятию…
Там переулочки смрадных домов
И старики над Коранами…
Ну и страна, растуды ее мать,
«Обетованная»!

Тем не менее, Палестина чем-то «зацепила» Глеба Боклевского. И хотя официально иудеем он не стал и гиюр не проходил, взял себе еврейское имя и фамилию Арье Боевский. Земля эта оставалась его родным домом до конца дней, и проблемы ее он принимал как свои. Потрясенный резней, которую учинили арабы в Хевроне и Иерусалиме в 1929 году, разъяренный Боевский, размахивая бутылкой водки, как гранатой, ворвался в одну из мечетей во время молитвы, осыпая правоверных ненормативной российской лексикой. Сотни ошеломленных молящихся в страхе бросились вон, а «московский террорист», как его впоследствии называли, как арабы, так и англичане, предстал перед британским военным судом. Бутылку водки не признали предметом, годным для убийственных целей, и Арье был освобожден из-под стражи.
Боевский шел обычной дорогой еврейских парней, оставивших университеты и научившихся обрабатывать землю. Поначалу работал каменотесом возле Иерусалима, вступил в «Гдуд ха-Авода» . Затем с несколькими молодыми людьми обосновался в поселке Мигдаль, уроженкой которого по преданию была Мария Магдалина. На утлом паруснике, имевшем пышное имя «Королева Киннерета», Боевский начал выходить в море на рыбную ловлю.
Вскоре у Арье появилась семья – жена, Циля, репатриантка из России, и дочь. Но жена к этому времени уже рассталась со своими национальными устремлениями и решила вернуться в СССР. Многие в те годы не выдерживали – тяжелая физическая работа, малярия, арабские мародеры. В ходу была даже такая печальная шутка: «корабль – Яффа и обратно». Арье остался, а жена с ребенком уехала. Следы ее затерялись, как и следы многих «возвращенцев», в сталинских лагерях. Арье очень тосковал по девочке, ей он посвятил такие щемящие строки:

Дочка, пичужка моя сероглазая!
Издали пощебечи.
Кто тебе будет сказки рассказывать,
Песням будет учить?
…Время летит теперь лошадью шалою,
Счета не ведая дням…
– Доченька, дочка! Пичужка малая,
Ты позабудешь меня!

Еще до отъезда семьи, но уже в одиночестве, Арье переезжает в Тель-Авив, город на море, которого ему так недоставало. В 1926 году Боевский знакомится с Жаботинским, лидером сионистов-ревизионистов, и в стихах, которые он продолжал писать, проявляется национальный дух, пыл строителя страны.

Я твои просторы пашнями покрою,
Я твоих овец машинкой остригу,
Горы перерою, городов настрою,
Труп живой водою вспрысну-обожгу…

Мысль о возрождении морского флота возникла незадолго до прибытия Боевского в Эрец-Исраэль. В этом деле были свои первопроходцы, которые начинали с создания рыболовецких артелей в Хайфе и на берегу Киннерета.
Боевский присоединился к группе энтузиастов, по его инициативе в Тель-Авиве организуется рыболовецкая артель, а в 30-е годы – молодежный морской союз «Звулун». Арье полностью разделял мнение Жаботинского, что евреи, мореплаватели в древности, обязаны возродить морское дело. С 1926 года Боевский работает морским инструктором школы Бейтара – читает лекции по элементарной теории корабля и по навигации.

У него появляется мечта – превратить небольшую речку Яркон в судоходную. В его архиве сохранилась запись подготовленной им темы «О приспособлении реки Яркон к нуждам судов малого тоннажа». Занимался он также организацией промышленного лова рыбы. При «Звулуне» существовала рыбно-биологическая школа, и программу для специалистов-промысловиков готовил Арье Боевский. Много сил и энергии тратил он на подготовку строителей нового тель-авивского порта, заменившего старый, в Яффе.
Парижская эмигрантская газета «Последние новости» в связи с первой годовщиной открытия нового порта поместила заметку А.Аркадина, по поводу этого события: «…Благодаря энергии многих людей строительство порта шло гигантскими шагами, но их работа оказалась плодотворной только потому, что была подготовлена пионерами морского дела, среди которых почетное место занимает православный русский человек капитан А.Боевский. Капитан Боевский приехал в Палестину более 15 лет тому назад, бежав от большевиков, приговоривших его к расстрелу. С тех пор ни одно начинание в морской области не обходится без прямого участия капитана Боевского… Капитан Боевский, не растративший на чужбине своих духовных сил, мог наглядно убедиться в целесообразности своих многолетних усилий. Отныне его имя вписано золотыми буквами в историю еврейского мореходства» .

Руководитель палестинского Бейтара Гальперин в книге «Возрождение еврейского морского флота» так оценивает заслуги Арье Боевского: «Целый том был бы я обязан посвятить роли двух моих друзей в деле возрождения еврейского морского флота и оба они не евреи – первый Арье Боевский… а второй – итальянец “капитано” Никола Фуско».
Несмотря на постоянную занятость, Боевский не оставляет литературную деятельность. Помимо стихов, пишет очерки, репортажи, которые назвал «Письма с голубого простора». Два таких очерка он отправил в те же «Последние новости».
И.Гальперин так передает разговор, состоявшийся между редактором газеты П.Н.Милюковым и В.Е.Жаботинским:
– Владимир Евгеньевич, знаком ли Вам человек по фамилии Боевский?
– Капитан Боевский?
– Я не знаю его морского звания. Из письма, приложенного к двум присланным им статьям, вытекает, что он занимает должность помощника капитана учебного корабля в еврейской морской школе… Просто фантастика: судно плавает под французским флагом, капитан – еврей из Палестины, помощник Боевский, по всей видимости, еврей из России… Так Вы его знаете?..
– Нельзя ли полюбопытствовать, чем вызван Ваш интерес к нему?
– Статьи и письмо, которые прислал Боевский, отменно умны как со стороны содержания, так и с точки зрения стиля и наполнены живым, неистощимым юмором. У него дар владения интонациями – даже мельчайшими – русского языка, несмотря на то, что он офицер-иудей на еврейском морском судне.
– Боевский не иудей, Павел Николаевич. Он русский, православный. Настоящая его фамилия Боклевский.
– Как он у вас оказался? Не иначе как благодаря вашей умелой сионистской агитации. Вы опаснейший человек, Владимир Евгеньевич… Еще чуть-чуть и я тоже окажусь в вашей власти и начну печатать материалы в «Последних новостях» справа налево…
Судно под французским флагом, которым заинтересовался Милюков, было учебным парусником, приобретенным бейтаровцами. Его построили в конце XIX в. как яхту для американского адмирала, затем оно стало итальянским прогулочным катером «Четыре ветра». Теперь оно «без прохождения гиюра» получило имя «Сара-Алеф» и стало бейтаровским учебным судном или, как написал поэт Довид Кнут, совершивший на нем морское путешествие в Палестину, «объевреилось». Корабль имел и свой флаг, названный «Флагом Янная» – бело-голубое полотнище с шестиконечной звездой посредине и якорем в углу.
Однако сама еврейская учебная морская школа была открыта в Италии, в Чивитавеккии – бейтаровцы стремились создать в Европе Еврейскую морскую лигу для закупки судов и оснащения, обучения мореходному делу и спортивных тренировок будущих еврейских моряков. Отсюда «есть пошел» морской флот еврейского государства, зачинателем которого был русский морской офицер, литератор и автор множества популярных песен, халуц – капитан Арье Боевский.

Ксения Панфилова родилась в Крыму в образованной и зажиточной семье. Как во многих семьях, чувствовавших вину перед бедняками за свою благополучную и обеспеченную жизнь, в доме ее родителей царил дух гуманизма, неприятия деспотизма царской власти и церкви. Население Крыма было смешанным – татары, турки, греки, евреи, русские. Живя в такой многонациональной среде, Ксения имела возможность познакомиться с различными религиями. Особенно привлек ее иудаизм и огромное впечатление произвел сионизм, набиравший силу.
С 1899 по 1901 год Ксения училась в Петербурге, где была слушательницей курсов акушерства, а затем и студенткой. В эти годы она включилась в революционное движение, за что была сослана в Сибирь. Там познакомилась с эсером Львом Зильбербергом, выходцем из еврейской ассимилированной семьи, родители которого приняли православие. В 1903 году, в рамках амнистии для студентов, Ксения была освобождена и поселилась в Твери, что недалеко от Москвы. «Тверь – в Москву дверь» – так всегда считалось. Ксения поддерживала связь с боевым отрядом эсеров, находившимся в Москве. Вскоре она направляется в Бельгию для завершения образования в области химии и подготовки к подпольной работе как профессиональный революционер. На протяжении двух лет Ксения участвовала в акциях, проводимых боевыми отрядами эсеров, которые обосновались в Европе и проводили свои операции в России. Она занималась изготовлением и контрабандой взрывчатки и организацией терактов, в которых сама участвовала. Даже будучи беременной, не раз тайком переходила границу, чтобы «не отрываться» от подпольной работы. В 1906 году, находясь в Швейцарии, в Берне, Ксения родила дочь и, по истечении трех месяцев, увезла ее в Москву, в семью Зильбербергов, сама же вернулась «в подполье». В это время ее муж Лейб (Лев), тоже член боевой группы партии эсеров, был схвачен полицией, предан суду и приговорен к смертной казни как участник террористической деятельности. Казнили его в 1907 году в Петербурге, в Петропавловской крепости. После этого Ксения, взяв ребенка, покидает Россию, живет в Бельгии, Финляндии, Франции, а в 1917 году уезжает в Италию с намерением вернуться в Россию после революции. В Италии в 1926 году ее дочь выходит замуж за еврея Эмилио Серени, впоследствии одного из руководителей итальянской коммунистической партии. Широко известно имя брата Эмилио, антифашиста Энцо (Хаима) Серени. Энцо командовал группой парашютистов, направленных из Эрец-Исраэль в конце 1943 года для организации спасения евреев в оккупированной немцами Европе. Он был схвачен сразу после приземления в Северной Италии, отправлен в лагерь уничтожения Дахау, где погиб в 1944 году.
Дочь Ксении тоже включается в работу итальянской компартии, а Ксения возвращается во Францию, где живет в Париже, в бедности и одиночестве. Она принимает решение переехать в Палестину, – социалистические идеалы халуцим-первопроходцев близки ее сердцу. Кроме того, в Эрец-Исраэль у нее много друзей – Пинхас Рутенберг, Моше Бейлинсон, Ицхак Бен-Цви, его жена Рахель Яанит, Берл Кацнельсон и ее новые родственники – Ада и Энцо Серени. Получить сертификат от английских властей ей, православной русской, вдове крещеного еврея, было сложно. Помогли Рутенберг и Бейлинсон. В 1932 году, в возрасте 51 года, Ксения Зильберберг-Панфилова приезжает в Палестину. Киббуц Эйн-Харод – его называли еще «русским киббуцем» – встретил ее приветливо, она познакомилась с людьми, близкими ей по духу, с которыми ее связывали общие воспоминания российской жизни. Но Берл Кацнельсон уговорил ее поехать и посмотреть строящийся киббуц Наан. Она увидела палаточный городок и два деревянных барака. Здесь жили 18-20-летние юноши и девушки, простые ребята, члены молодежного рабочего движения («Ха-Ноар ха-овед»). Ксения вспомнила о «хождении в народ», примкнула к строителям киббуца и осталась. Осталась почти на 25 лет, до своей смерти в 1957 году.
Ксения всей душой принимает образ жизни первопроходцев. В течение нескольких лет она упорно учит иврит, осваивает киббуцную жизнь, знакомится с молодежным движением. Она начинает печататься в газетах «Мибефним» , «Давар» , «Двар ха-поэлет ». Большое впечатление на общество произвела ее литературная статья «Народ и его дочь», включенная в книгу «Подруги в киббуце». В издательстве «Ха-Киббуц ха-меухад» в 1958 году выходит автобиографическая книга «Им дори» , посвященная ее пути в страну, куда она так стремилась. Вторая книга «Аль канфей ахава» , написанная ею по материалам дневников, рассказывает о времени приезда Ксении в Эрец-Исраэль, о «кочевье» из киббуца Эйн-Харод в Гешер, в Хацер-Киннерет, Кфар Гил’ади. Книга появилась в издательстве «Яд Табенкин» лишь в 1985 году. В послесловии Ксения писала: «На крыльях любви летела я навстречу всему, навстречу всему, что вижу и слышу вокруг, навстречу всему, что есть Эрец-Исраэль. Амен вэ-Амен ».

В истории еврейского народа донские казаки оставили далеко не самые светлые воспоминания – погромы, беспощадная резня – казаками пугали капризничающих детей. Тем не менее, и среди казаков были люди, примкнувшие к еврейскому народу, покинувшие обжитые места ради суровой, неспокойной жизни в Палестине. Может быть, наш герой относился к прозелитам – шапочникам, а может быть, принимал решение об отъезде без перехода в иудаизм, в силу сложившихся обстоятельств.
Александр Федорович Крамаровский, по рождению донской казак, по специальности учитель, преподаватель подмосковной школы. Будучи бездетным, взял на воспитание из детдома еврейскую девочку, Риву. Жене его Рива не пришлась по душе. Александр Федорович с женой разошелся и продолжал воспитывать девочку. Во время немецкой оккупации «добрые люди» донесли на него в полицию, но он сумел доказать свое арийское происхождение и сохранить Риву, которая теперь называлась Ритой. Отца и дочь отправили на работу в Германию, где Рита уже после войны познакомилась с израильским офицером, вышла за него замуж и вместе с мужем и отцом уехала в Израиль. Крамаровский поселился в Беэр-Шеве, где служил его зять – майор. А сам Александр Федорович открыл в себе талант живописца, работает масляными красками и пишет только русские пейзажи, в основном зиму – снег и сосны… Внуки его говорят по-русски – дед научил.

Иван Шутов, 36-летний казак, попал в Израиль из Шанхая, куда его, совсем юного, забросила Гражданская война.

В конце сороковых – начале пятидесятых годов, после прихода к власти Мао Цзе-дуна, евреи-эмигранты из России и их дети в массовом порядке покидали Китай, где прожили несколько десятилетий, и уезжали в Палестину. Жилось Шутову в Китае трудно, как-никак шестеро детей в семье. Шурин его, живший уже в Израиле, выхлопотал разрешение на въезд. По дороге на пароходе записывали, как говорит Шутов, «кого куда гож». Он записался на земледелие. В поселении Кфар-Хасидим дали его большой семье две с половиной комнаты в двухквартирном домике, старших детей определили в школу, где заведующая говорила по-русски, младших – в детский сад. Обещали, если останется в поселении, дать и вторую половину дома. Но работа, которую ему поручили в деревообделочной мастерской, показалась Шутову пустяковой. Он попросил, чтобы его «скорее перевели в мошав и дали участок для обработки. К этому мы привычны. Желательно в Галилее, в мошаве Кфар-Гилель; там живут субботники Казабедовы, имеют большое хозяйство. Нам там легче будет устроиться, а, кроме того, мне сказали, что там хорошая охота на кабанов. А я большой охотник» . Ему пошли навстречу.
Ниже приводится отрывок из письма Алексея Краснова, тоже субботника, М.Рабиновичу, помогавшему Ивану Шутову получить «право жительства» в Кфар-Гилель:
«В хозяйственном отношении Шутов вполне обеспечен. Кроме того, Шутов работает на строительных работах как отличный землекоп – человек он крепкий и к лопате привычный… Как истый рыболов Шутов ставит в Иордане мордачку, которую сплел ему русский рыболов Абрамов, проживающий в Хайфе, и несколько раз в неделю приносит домой по ведру рыбы. Через год можно будет считать моего шурина Шутова одним из зажиточных поселян…»
Так донской казак Иван Шутов, русско-шанхайский эмигрант, начал обрабатывать галилейскую землю в мошаве Кфар-Гилель.
Автор этого письма Краснов приехал в Израиль на год раньше с матерью, братом и тремя сестрами, старшая из которых вскоре вышла замуж за субботника родом из Персии. Такой русско-иранский альянс на почве иудаизма…

Самыми сильными впечатлениями для человека обычно становится увиденное в детстве. Для Лизы (Елизаветы Ивановны) Жирковой, дочери рязанского православного учителя – священника и матери – обрусевшей католички, судьбоносным стало знакомство с девочкой-еврейкой, подругой по гимназии. Лиза рано осиротела, и отец отправил ее в Москву, в дом тетки, где она получила английское воспитание, превосходный английский язык и знания, как в области русской, так и английской литературы. Девочка была способная и любознательная, рано начала переводить стихи – она одинаково хорошо владела «двумя родными языками».

Первые свои стихи написала в 1907 году, печаталась под псевдонимом Э.Лишева, который скоро превратился в Элишеву. После Февральской революции находясь в Рязани Лиза стала свидетельницей демонстрации, в которой принимали участие евреи, певшие уже знакомую ей «Ха-Тикву». Она услышала, как один из русских спросил своего товарища: «Кто они такие?» Тот ответил: «Это евреи. Они тоже участвуют в демонстрации». Тогда последовал вопрос: «А что они поют»? И в ответ услышал: «Это одна из их песен… Они вспоминают, как сидели на реках Вавилонских» …Впоследствии дочь Елизаветы Ивановны, Мира, писала: «Мама вошла в еврейство через иврит. Для нее этот язык был экзотическим, и от него веяло мистикой, ибо почти мертвый язык в течение 2.000 лет вдруг проснулся и одержал победу, вернувшись к жизни благодаря Элиэзеру Бен-Иехуде» . О том, как Елизавета Ивановна, по рождению человек православно-католической культуры, проявила столь редкий интерес к экзотическому языку, она рассказала в своих воспоминаниях «Как я учила иврит». «Материал, избранный мною, касается лишь одной подробности моей биографии – того, что можно было определить как “мое образование” в языке иврит, с самого начала и до самого конца». Вспоминает она эпизод своего вхождения в иврит: она уже знала о существовании идиш и древнееврейского, но ей не было известно, что у них одинаковый алфавит. И однажды она безуспешно пыталась перевести телеграфное сообщение с иврита, не поняв, что текст на самом деле был на идиш… Оказавшись по личным мотивам в Рязани, Элишева на собрании еврейского кружка познакомилась с человеком, о котором говорили, «что он из Эрец-Исраэль и говорит на настоящем иврите, с “сефардским произношением”. Не знаю, какое впечатление произвела эта новость на прочих участников кружка, но я, признаюсь, впервые в жизни сделала шаг, мне не свойственный, такой, о котором я бы и помыслить не могла: выйдя после собрания на улицу, я пошла следом за “человеком из Эрец-Исраэль” и, догнав его, заговорила с ним на иврите – с “сефардским произношением”. Так впервые прозвучала на улицах этого российского города ивритская речь». Иврит она выучила самостоятельно. Первые стихи на иврите были написаны ею в 1920 году, в Москве и вышли в издательстве «Ха-ткуфа» («Эпоха»).

Ее литературный язык сочетает иврит начала ХХ века с языком Библии. Она увлекается переводами с иврита – хочет познакомить русскую читающую аудиторию с творчеством И.Штейнберга, И.-Х.Бреннера, Г.Шофмана, У.Гнесина и других. В это же время у нее появляется мечта – уехать в Эрец-Исраэль. В концеписьма Х.-Н.Бялику, с которым она состояла в переписке и поделилась своей радостью – выходом книги на иврите, Элишева написала: «Шалом и до свидания в Эрец-Исраэль». Адрес указан по-русски: «Москва. Староконюшенный переулок, д.37. кв.8. Е.Жиркова». В холодной и нищей Москве начала 20-х Елизавета Ивановна просто голодала. Выручали посылки с продуктами, которые регулярно отправляли русские евреи из Харбина, узнавшие о ее бедственном положении. В 1921 году Элишева выходит замуж (до сих пор неизвестно, проходила ли она гиюр или брак был гражданским) за сионистского деятеля Шимона Быховского и в 1925 году уезжает с ним и маленькой дочерью Мирой в Эрец-Исраэль. Местная интеллигенция встретила на новой земле молодую пару с искренней теплотой. Элишева восхищалась новой страной и все больше привязывалась к ней. На одной из фотографий, подаренных друзьям, есть такие строки: «Во мне живут два духа – русский и иврит. И иврит все более властно захватывает меня». Ее пленяет Киннерет, и появляются такие строки:

Волна, шепчась с волной, почти уснула.
Киннерет отдыхает, тишина.
Вот чайка белокрылая блеснула,
Как тень, на миг в волнах она мелькнула,
Вот в сердце песни дрогнула струна.

Нет, здесь не буду петь. Я не прерву словами
Прекрасного волненья полусна.
Одна, между волной и небесами,
Сроднясь с возлюбленными берегами,
Сижу, сыта скитаньями сполна.

Первые годы ее жизни в стране были творчески насыщенными. Она издает на иврите свои стихи: «Маленький стакан» («Кос ктана»), «Рифмы», («Харузим»), знакомит ивритоязычного читателя с поэзией А.Блока, пишет статьи об А.Ахматовой, И.Тургеневе, У.Н.Гнесине, Дж.Г.Байроне. В 1927 году выходит ее роман «Симтаот» («Переулки»), где она описывает послереволюционную Москву, встречу с еврейством, свои сионистские настроения. Во второй половине 20-х годов увидели свет переводы ее стихов на идиш, русский, польский, немецкий, итальянский и английские языки. Неожиданная смерть мужа в 1932 году круто изменила жизнь Элишевы. В возрасте 44 лет она потеряла большого друга и осталась одна с восьмилетней дочкой. Из удобной квартиры пришлось переселиться в барак. Надо было много работать, чтобы дать девочке хорошее образование, да и самой не сломаться, не уйти в депрессию. В 30-е годы Элишева занимается журналистикой: переводит на иврит сборник писем Джавахарлала Неру – «Письма из тюрьмы», пишет статьи о воспитании и образовании детей в Эрец-Исраэль. Ее публикация «Эношут вэ хинух леумми» («Национальное воспитание и духовность») вызвала бурную полемику в ишуве.

Следила Элишева и за событиями, происходившими в России. В архиве института Лавона (Тель-Авив), хранится машинописный текст ее статьи «Россия – страна диктатуры».
Барак, в котором Элишева вынуждена была жить после смерти мужа, был ее одиноким пристанищем до конца дней, – замуж она больше не выходила, а дочь Мира, бывшая в британской армии в годы Второй мировой войны, познакомилась с английским солдатом, вышла за него замуж и уехала в Англию. Вот как описывает быт Элишевы журналистка Нили Фридлендер, получившая задание написать о ней от газеты «Двар ха-поэлет». «Она согласилась на встречу в субботу у нее дома. Подойдя к дому, я была потрясена: барак без дневного света, комната похожа на келью монахини, мебель старая…, но везде чистота и порядок. Одежда Элишевы – сплошные заплаты, а лицо усталое. Я попросила фотокарточку для будущей статьи. Ее ответ был категоричен: “Фотографий нет, нет желания этим заниматься. И что Вы можете обо мне написать? Я уже читала о себе много разного и странного”. Подумав, добавила, как бы хлестнув меня: “Обо мне уже писали, что гоя, а пишет на иврите. То, что тысячи евреев не учили свой язык, это вас не удивляет, а факт, что я учила язык, кажется вам странным”. Все, что говорила Элишева, было на чистом иврите. Какая культура языка! »
Невзирая на большую привязанность к стране, до конца «своей» Элишева себя так и не почувствовала. Сама она объясняла это скорее чрезмерной чувствительностью: «У меня свойство привлекать сердца, но сближаюсь с людьми с трудом, ибо чувствую, что своей душой и сердцем я остаюсь чужой для них». В последние годы Элишева сотрудничала в газете «Двар ха-поэлет», – у нее появилась возможность делать обзоры английской литературы. Крохотные заработки не обеспечивали даже самое скромное существование, и ей старались помочь. Но она хотела выполнять хоть какую-то работу – только на таких условиях согласилась принять помощь от профсоюза. У нее было много замыслов, осуществить которые не удалось, – написать исследование творчества Блока, рассказать о молодых ивритских писателях. Умерла Элишева в Тверии; в больнице она познакомилась с русскоговорящей медсестрой и просила говорить с ней по-русски. Так она как бы вернулась к своему прошлому… Похоронили Элишеву на старом, тенистом кладбище, рядом с Киннеретом, который она так полюбила.

Было много людей, много цветов, читали ее стихи, словно хотели искупить вину за небрежение к ней в последние годы жизни, восстановить справедливость по отношению к человеку необычной судьбы, национальной поэтессе Элишеве – Елизавете Ивановне Жирковой. Могила ее рядом с могилой поэтессы Рахель. В газете «Доар ха-йом» профессор Иосеф Клаузнер, литератор и историк, строгий лингвист, один из создателей современного разговорного иврита отмечал, что Элишева была единственная поэтесса, которая так чувствовала иврит. «Лирические стихи Элишевы, Рут с Волжских бе-регов, казалось бы, чужой, стали нашими в полном смысле слова». Елизавета Ивановна Жиркова вошла в еврейский народ, приняла его душой, стала признанным классиком ивритской литературы. Журналист Нили Фридлендер писала об Элишеве: «Шавуот также праздник Мегиллат Рут, женщин, прошедших гиюр. Это тот случай, когда надо вспомнить поэтессу Элишеву, которая в 20-е годы была большим чудом в еврейском народе. Ее называли Первая национальная чужестранка. Относились к ней как к необыкновенному явлению природы… русская женщина, полюбившая чужой язык и писавшая на нем лирические короткие простые стихи с душой еврейской. Стихи любовные, безадресные, а также посвященные Киннерету».
И не главное, проходила ли Елизавета Ивановна гиюр – принадлежность к еврейству она доказала всей своей жизнью. Строки из ее стихотворения «Эрец-Исраэль» вполне могли бы быть начертаны на ее памятнике:

Страна Израиля, страна Господня!
Мы совершили свой святой обет:
Не «на грядущий год», – нет, мы сегодня
В полях твоих встречаем твой расцвет.
Заключение

Сектантство с древности было распространено у различных народов – всегда находились инакомыслящие или подверженные влияниям других религий. Они покидали свою землю в связи с преследованиями властей, во время войн, по экономическим причинам. Перемена веры и переход в государственную религию зачастую сулили привилегии, – карьеру, возможность дать детям хорошее образование, экономическую стабильность. Какие же блага сулила иудейская вера русским людям? Обструкцию и преследования. До сих пор нет объяснения этому феномену – что толкало людей на присоединение к гонимому народу-скитальцу, никакой корысти здесь быть не могло, лишь неприятности.
Нужно было большое мужество, чтобы не склониться, не поддаться на уговоры и угрозы, сохранить свои убеждения, иногда даже ценою жизни. Оторвавшись от корней, иудействующие нередко связывали судьбы с древней родиной еврейского народа. Не зная языка, приспосабливались к новым условиям, рыхлили упрямую землю, погибали от лихорадки и в схватках с арабскими бандами, ели скудный паек, но не покидали страну, которую назвали своей. Особенно трудно было русским переселенцам-одиночкам. Они начинали новую жизнь, опираясь лишь на свой энтузиазм и упорство. В Войне за Независимость многие из них отдали жизни за создание еврейского государства. Лишь небольшая горсточка русских «раскольников» вернулась в СССР.
Наша дань уважения людям, которые были с этой страной в горе и в радости, вырастили здесь детей и внуков, ставших израильтянами. И неважно, почему они здесь оказались, – по религиозным мотивам, сионистским устремлениям или личным обстоятельствам. И неважно, какая кровь течет в их жилах.
У нас общая страна, общая судьба.

Рена Пархомовская*

* Рена Пархомовская род. в Ленинграде, жила в Москве. После переезда в Израиль (1990) работала организатором досуга репатриантов. Ред.-сост. – 14-го и 19-го томов РЕВЗ. Автор статей и книг рассказов «Пожелаю прошлому добра» и «Не все проходит».
Автор благодарит за помощь в подготовке главы Александра Цодикова и Дана Харува.
Литература

Аркадин А. Письмо из Тель-Авива // Последние новости. 6 июня 1937.

Грачев Ш.(С.). Письмо-воззвание в Одесский комитет // В поисках русского еврея. Новые публикации. Сб. Еврейский музей. СПб: Симпозиум, 2004.
ИШ. Мимоходом (Своеобразная секта. Геры южной России) // Недельная Хроника Востока. 1896. №5. 4 февр.
Кандель Ф. Земля под ногами. 2003. С.213-214.
Мазовецкая Э. Элишева // РЕВЗ. Т.14. С.118-128.
Марголин Ю. Несобранное (Сб-к). Издан Обществом по увековечению памяти д-ра Юлия Борисовича Марголина. 1975.
Маркиш Д. Тринадцатое колено // Лехаим. Май 2007. №5(181).
Мисюк А. Жизнь и удивительные приключения капитана Боевского // http://www.migdal.ru/times/12/2078/
Письма субботников к М.М.Усышкину // Центральный сионистский архив. Ф.А24. Д.657. Док.158; Д.645. Док.467.
Письмо геров с. Привольное (Азербайджан), ждавших в Одессе отплытия в Палестину // В поисках русского еврея. Новые публикации. 26.11.2009 / http://subscribe.ru/archive/religion.rjew/200408/31152716.html
Рабинович М. Из жизни новоприбывших // Вестник Израиля. XI-XII. 1960.
Слонимский Д. Прозелитизм с точки зрения иудейства // Историко-лит. сб-к. СПб.: Еврейская библиотека, 1892. Т.3.
Фейхтвангер Л. Иудейская война. М.: Худож. литература, 1965. Т.7.
Фридлендер Н. Ха-Гиерет ха-Леуммит // Маарив. 14.5.1975.
Фридман Ф. История евреев Украины с древнейших времен. Изд. Об-ва увековечения памяти украинского еврейства. Н.-Й., 1961. Перевод с идиш А.Цодикова.
Хазан В. Одиссея капитана Боевского. М.: Дом еврейской книги, 2003.
Шмулевич А., М.Кипнис. Субботники (Иудействующие) // Заметки по еврейской истории. №1(50). Январь, 2005.
Шульман А. Куракины – герои Израиля // Русские корни на Еврейской земле / http://www.waronline.org/IDF/Articles/russian_roots.htm
Элишева. Как я учила иврит (машинопись). Сокращенный перевод с иврита З.Копельман // Центральный сионистский архив. Документы Элишевы.