митр. Вениамин (Федченков)
В статье затрагивается вопрос о специфике преподавания в таких учебных заведениях, как бурсы, духовные училища, семинарии и академии, в период до 1917 г. Стоит отметить, что на нескольких страницах невозможно очертить все аспекты преподавания дисциплин в духовных школах, для достижения подобной цели необходимо как минимум написание монографии.
Тем не менее, в данной статье предпринята попытка охарактеризовать непосредственно сам подход к построению учебного процесса, который применялся в дореволюционных духовных учебных заведениях, а также вклада в этот процесс «нового богословия», возникшего во 2-й пол. XIX в.
Одной из проблем современной богословской науки является осознание и осмысление необходимости построения определенной системы преподавания богословских дисциплин, особенно в контексте тенденций в отечественном богословии.
Поднятая тематика часто затрагивала интересы писателей дореволюционной эпохи, также актуальной она является и сегодня.
По воспоминаниям Бориса Васильевича Титлинова, «в то время (т. е. в н. XIX в. — доб. нами — Хижняк Ярослав) так мало ценили образование, что учились в буквальном смысле “из-под-палки”, и ученики рады были всякой возможности избавиться от надоевшей им науки. В этом отчасти виновата была, конечно, сама школа. Она не умела заинтересовать учащихся даже на тех ступенях образования, где вполне возможен сознательный интерес. Семинарская и академическая наука была слишком суха и схоластична, чтобы возбуждать и поддерживать интеллектуальные запросы юношества» [7. C. 252].
Титлинову вторит Николай Герасимович Помяловский, говоря, что «науки бурсацкие таким писаны диким языком, вымощены таким непроходимым камением, что могут произвести в душе человека разве только сыворотку, а никак не возбудить в нем религиозное чувство. Прочитать бурсацкий учебник так же легко, как перекусить толстую веревку [5. C. 226].
Наш современник, митр. Иларион (Алфеев), по этому поводу приводит свидетельства людей, прошедших через духовные семинарии в конце XIX — нач. XX вв.
Так, митр. Антонию (Храповицкому) основной недостаток духовной школы видится в том, что она заботится исключительно о регламентации внешней стороны школьной жизни, оставляя без внимания самое главное — внутреннее духовное воспитание будущих пастырей. «Школа, — пишет Владыка Антоний, — не развивает ни христианского настроения, ни пастырского духа; она не умеет поставить богословскую науку так, чтобы раскрывать в ней жизненную силу нашей религии, ни дело воспитания направить таким образом, чтобы оно содействовало расширению души учащегося, сливало бы его душу с религиею, с душою всей Церкви». Изменить ситуацию можно как благодаря людям соответствующего настроения, которые сумели бы «зажечь огонь одушевления в юных сердцах», так и благодаря правильной постановке воспитательного дела [2. C. 51–52].
А вот митр. Вениамин (Федченков) отмечает, что основным методом усвоения материала в его времена оставалось «зазубривание» материала, указывает и на отсутствие у студентов подлинного интереса к учебе, и на разрыв, существовавший между преподавателями и учащимися: «как и везде, предметы нас не интересовали, мы просто отбывали их, как повинность, чтобы идти дальше. Классические языки не любили, да они оказались бесполезными. В семинарии часто учили “к опросу”, по расчету времени… Науки нас не обременяли, на экзаменах усиленно зубрили и “сдавали”. В академии же некоторые занимались уже самостоятельно любимыми предметами, а многие слегка проходили ее, напрягаясь лишь во время экзаменов» [2. C. 60–61].
Книга Илария Шадрина, посвященная воспоминаниям о годах обучения в духовной школе, наглядно иллюстрирует мысли и наблюдения цитированных выше иерархов — митр. Антония и митр. Вениамина. В частности, говоря об учебном процессе в духовной школе, Шадрин подтверждает свидетельство митр. Вениамина о том, что подлинного интереса к науке у большинства студентов не было, поскольку отсутствовала самостоятельная работа с учебным материалом, а было лишь зазубривание тех или иных сведений накануне экзаменов.
Шадрин приводит выдержку из дневника своего героя, в котором последний выражает мысль о полной никчемности изучения богословских и иных дисциплин, преподаваемых в духовной школе, поскольку результат этого изучения все равно будет близким к нулевому. В словах семинариста звучат обреченность и безысходность: «мое убеждение таково: усердно заниматься всеми нашими науками бесполезно и даже вредно. Бесполезно, — потому, что все эти науки в жизни не приложимы и не нужны, а вредны они тем, что если добросовестно долбить все эти толстые учебники, как то требуется от исправного семинариста, то непременно заработаешь чахотку и преждевременно умрешь, даже не воспользовавшись плодами этих каторжных трудов» [2. C. 62–63].
Принудительный метод, наказания и угрозы, сухость предмета, неумение или нежелание сделать предмет интересным, обширность программы и в связи с этим тот фатальный страх за свое будущее в зависимости от такого или иного сорта годовых и экзаменационных отметок, все это способствовало равнодушию и даже отвращению ко всем предметам семинарской науки без исключения. Недружелюбие к предметам переносилось и на преподавателей; и к ним относились или враждебно, или насмешливо и непременно с недоверием [2. C. 64].
Николай Помяловский в своих «Очерках бурсы» написанных в 1862 г. говорит о том, что «…главное свойство педагогической системы в бурсе — это долбня, долбня ужасающая и мертвящая. Она проникала в кровь и кости ученика. Пропустить букву, переставить слово считалось преступлением» [4. C. 18–19].
А писатель Иван Нечуй-Левицкий в повести «Хмары» рассказывает, что «киевская академия того времени стояла очень низко и не давала ничего для мысли. Она была переделана из старой Могилянской академии. Вместо латинского языка правительство завел великорусский. Об украинском языке никто не заботился, хотя не так давно студенты писали стихи чистым украинским языком. Академия осталась далеко позади от своего времени: в ней царила схоластика, от которой высыхала всякая мысль в головах студентов. Светские науки были закутаны в дух теологии. Только одна философия стояла все очень хорошо. Академия выпускала тогда из семинарии профессоров, которые были темные, как темная ночь, и ничему не учили, потому что сами ничего не понимали — только с горя водку пили» [3. C. 15].
В контексте всего вышеперечисленного естественным является возникновение т. н. «нового богословия».
«Новое богословие», по словам А. И. Бродского, родилось из стремления ряда преподавателей духовных академий 70-80 годов прошлого (т. е. XIX в.) века перестроить курс нравственного богословия [1. C. 35].
Дело в том, что, так же как и другие дисциплины, «нравственное богословие, которое преподавалось в духовных школах в качестве самостоятельной дисциплины с начала XIX в., представляло собой свод обязанностей и запретов, поражавших отсутствием всякой связи с жизнью» [6. C. 26].
Мыслители, которых можно причислить к «новым богословам», а это проф. М. А. Олесницкий, митр. Антоний (Храповицкий), проф. М. М. Тареев, прот. Иоанн Янышев и др., ставили перед собой задачу максимально приблизить старое нравственное богословие к жизни, привести его в соответствие с интеллектуальными н нравственными запросами современников. В определенной степени представители «нового богословия» были правы относительно того, что с академий выходят не столько «ревнители правды», сколько теоретики. Определяющей идеей сторонников «нового богословия» явилось «знание жизни» выпускниками духовных школ, то есть необходимое понимание ими всего, что создала человеческая мысль на современном этапе — философия, литература, наука и т. д. Все это должно лишь способствовать лучшему несению пастырского служения [6. C. 27].
Таким образом, ключевым недостатком образовательной системы было то, что она давала лишь фрагментарное представление о тех или иных аспектах религиозной жизни, сообщала лишь некоторое количество разрозненных сведений по богословским вопросам, но не была способна дать того цельного богословского и религиозного видения, которое так необходимо пастырю, не способна была сформировать его мировоззрение, воспитать его как богослова, христианина, служителя Церкви. Во всей этой ситуации своевременным стало появление «новых богословов», которые попытались исправить ошибки своих предшественников, по крайней мере, в преподавании нравственного богословия.
Хижняк Ярослав
Литература:
- Бродский А. И. В поисках действенного этоса. Обоснование морали в русской этической мысли ХІХ века. СПб., 1999. 148 с.
- Иларион (Алфеев), еп. Православное богословие на рубеже эпох. К.: Дух і літера, 2002. Изд. 2-е, доп. 536 с.
- Нечуй-Левицький І. Хмари. К., 2009. 352 с.
- Помяловский Н. Очерки бурсы. К.: «Радянська школа», 1982. 88 с.
- Помяловский Н. Г. Бегуны и спасенные бурсы // Русские очерки. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956. Т. II. С. 185-237.
- Сильвестр (Стойчев), иг. Религиозно-философские взгляды М. М.Тареева. Дис… на соискание научн. степени канд. богосл. К., 2010. 145 с.
- Титлинов Б. В. Духовная школа в России в XIX столетии. Вильна: «Русский Почин», 1908. Выи. 1: Время Комиссии Духовных Училищ. 260c.
