Ключевые слова: возможность, mere possibilia, абстракные объекты, потенциированное бытие
Странный вопрос, не правда ли? Если чего-то нет, то его таки нет, и точка. И что толку в его определении?
Между тем, если не спешить с выводами, то можно с удивлением обнаружить, что вся наша жизнь в большинстве своем как раз и состоит из того, чего нет. Например, она, наша жизнь, не линейна, а дискретна. Что это значит? Это значит, что она может прерваться в любой момент. Из каждого предыдущего момента нашей жизни не вытекает с необходимостью каждый его последующий момент. В любой момент каждый из нас может умереть, и единственное, что нас удерживает на “этом свете” – упование на то, что это не случится именно сейчас, в данный момент, и что, сказав “А”, ты все-таки успеешь сказать и “Б”.
Кстати, это упование или надежда, или вера (безотносительно к тому, осознанна она или неосознанна) вообще не основана ни на чем, поскольку вера, по определению, это то, что опирается лишь на саму себя. То есть, без всяких на то оснований мы почему-то уверенны в том, что в следующий момент мы также продолжим нашу жизнь. Единственное, что подпитывает нашу уверенность, является мысль о том, что у нас есть некие возможности для продолжения жизни в каждый последующий момент. То есть, наша жизнь зиждется на возможности жизни, или, как говорят философы, жизнь есть лишь возможность жизни.
Возьмем другой пример. Ваш друг, который в данный момент (когда вы читаете эти слова) не находится в поле вашего восприятия, он существует? Учитывая то, что жизнь дискретна и может прерваться в любой момент, почему вы так уверенны, что он существует? Ведь, говоря по-правде, в данный конкретный момент шансы того, что он существует, и того, что он не существует, равны. И если определять состояние, в котором ваш друг пребывает в данный момент по отношению к вам, то это состояние будет чем-то третьим, находящемся где-то между существованием и несуществованием. И все, что вы можете сказать об этом, — то, что ваш друг в данный момент возможно или потенциально существует. И для того, чтобы все это не выглядело столь пессимистично, представьте, что для вашего друга (если он все же существует в данный конкретный момент) вы пребываете точно в таком же состоянии возможности или потенциальности.
Понятно, что все вышесказанное применимо не только к друзьям, но и ко всему близкому и далекому окружающему. Ведь даже в физике любая элементарная частица может проявлять себя, в зависимости от внешних условий, или как волна, или как корпускула, или как нечто третье. То есть она представляет собой просто возможность быть этим или тем. Объясняя причины непонимания философами некоторых результатов современной физики, известный физик Стивен Хокинг приводит для примера непонимание мысленного эксперимента “Кошка Шредингера”. Суть эксперимента: кошка находится в закрытой коробке, на которую направлена р/a пушка, которая может выстрелить, если произойдет распад радионуклида; вероятность такого распада 50:50; после вскрытия коробки кошка окажется либо живой, либо мертвой; но пока она находится в коробке ее “квантовое состояние” будет смесью живой кошки и мертвой кошки; в рамках обычной психологии такое состояние едва ли можно представить. Стивен Хокинг:
“Эта трудность [в понимании] возникает от того, что они [философы] косвенно пользуются классической концепцией реальности, где обьект имеет определенную и единственную предысторию. Но весь фокус в том, что у квантовой механики другой взгляд на реальность. Согласно ему, обьект имеет не единственную предысторию, но все возможные предыстории. В большинстве случав вероятность какой-то одной предыстории отменяется вероятностью несколько иной предыстории, но в определенных случаях вероятности соседних предысторий усиливают друг друга. И одну из этих усиленных предысторий мы видим как предысторию обьекта.
В случае с кошкой Шредингера две возможные предыстории усилили друг друга. В одной кошку застрелили, в другой она осталась жива. В квантовой теории обе возможности могут сосуществовать вместе. Но некоторые философы сбиваются с толку, поскольку косвенно предполагают, что кошка может иметь только одну предысторию”. [1]
Сопоставив пример с другом и с кошкой Шредингера, не трудно понять, что понятие “возможность” или “потенциальность” имеет основополагающее значение не только в квантовой физике, но и в нашем привычном мире.
Не трудно понять и то, почему эти понятия не были предметом пристального изучения в истории философии до начала 20 века. Философские дебаты сосредотачивались вокруг главных понятий, определенных еще Парменидом, – бытия и небытия. “Возможное” акцентировалось преимущественно лишь в его связи с “действительным”, “случайным”, “необходимым” по отношению к бытию. И хотя Аристотель допускал, что все возникает из пространства возможности [2], философские поиски сместились в поле существования или несуществования так наз. “абстрактный объектов” или идей Платона.
Вопрос о том, что “могло быть, но не стало”, т. е. вопрос о возможностях как таковых (mere possibilia), отошел на второй план. Это случилось во многом благодаря Гегелю, высмеявшему тех, кто осмеливался такой вопрос задавать.[3] Гегель понимал возможность только как возможность в мышлении, как “рефлексия-в-самое-себя”: “Возможность, как то, что есть лишь внутренее действительности, есть именно поэтому также и лишь внешняя действительность или случайность. Случайность есть вообще лишь нечто такое, что имеет основания своего бытия не в самом себе, а в другом. Это тот образ, в котором действительность первоначально предстает сознанию и который часто смешивают с самой действительностью”. [4]
Впрочем, некоторые философы все же задавались таким “смешным” вопросом. Одним из них был чешский философ Бернард Больцано (1781-1848), впервые заявивший о том, что сфера возможного является большей, чем сфера реального, и что существуют объекты, которые являются просто возможностью. Они не проявлены в пространстве и времени и не являются звеньями в причинно-следственной цепи, но могли бы быть таковыми.
“[…] кроме вещей, обладающих реальностью, т.е. тех, которые обладают бытием, существуют также другие вещи, которые обладают простой возможностью, а также те, которые никогда не могут стать реальностью, напр., предположения и истины как таковые”. [5]
“Не каждая вещь обладает реальностью и должна обладать ею. Разве мы обычно не говорим о вещах, пребывающих в сфере простой возможности, как о таких, которые, однако же, не обладают реальностью, как и о тех, которые через какое-то время станут реальными? Поэтому заведомо ложным является то, что не-реальное – это ничто. Таким образом, в том же смысле, в котором можно говорить о том, что существуют возможности, не являющиеся реальными, можно говорить и о том, что, хотя истины как таковые не есть чем-либо реальным, тем не менее эти истины существуют”.
“[…] мне кажется бесспорным, что существуют также вещи, не обладающие реальностью, напр., любая вещь, которая является просто возможной, кроме того, все суждения и истины как таковые, а также их части, т. е. идеи как таковые. Как я показал в нескольких местах “Теории науки”, я также придаю большое значение тому, в каком смысле есть и существуют используются по отношению к таким объектам”.
Более того, в своем главном произведении “Теория науки” Больцано предлагает следующее:
“Можно, конечно, оперировать лишь двумя категориями, деля сферу понятия “что-то” на два класса – возможного и невозможного, и на этом остановиться. Но можно последовать дальше, разделяя возможное на реальное и нереальное или на то, что становится реальным, и то, что не становится реальным”.
То есть Бернард Больцано был первым, кто предпринял попытку определить онтологический статус “просто возможности” (mere possibilia), обозначить место возможности среди категорий реального и существующего.
Больцано говорит о двух классах возможных не-реальных объектов: (1) абстрактные объекты, например, суждения и концепты (как элементы суждения, к нему не относящиеся) [6], или математические объекты, такие как цифры и геометрические фигуры – то есть объекты, которые не могут стать реальными, и (2) нереальные объекты, которые являются возможными и которые могли бы стать реальными; к примеру: просто возможные лошади, просто возможные горы и т. п.
Современный американский философ Бенжамин Шнайдер, “реанимировавший” идеи Больцано о возможностях, указывает на три причины того, почему ученики Больцано не восприняли его учение, и почему на протяжении весьма длительного периода это учение оказалось забытым:
“Я могу предположить, что по меньшей мере три фактора поспособствовали этому: во-первых, замечания Больцано разбросаны среди его работ, читатели могли просто их пропустить. Во-вторых, общие сомнения относительно онтологических рамок простых possibilia могли стать мотивацией для игнорирования или неправильной интерпретации тех эпизодов, в которых Больцано убежден в таких вещах. И, в-третьих, как мы увидели, Больцано сам мог ввести в заблуждение некоторых своих читателей, приводя в самом решающем месте пример, противоречащий духу его собственной теории”. [7]
Если рассматривать только эти причины, то главной среди них была, конечно же, вторая, а именно: недостаточная онтологическая определенность понятия “возможность”.
Австрийский философ Алексиус Мейнонг в своей основной работе “Теория объектов” (1904) указывал на то, что по своему онтологическому статусу все вещи делятся на три категории: (1) имеющиеся в пространстве и времени (стол, горы и т. п.); (2) имеющиеся лишь в пространстве (математические фигуры, числа, теории, предположения); (3) имеющиеся в данности (в данности имеется все, это самый элементарный способ бытия, в котором все вещи просто “бытийствуют”; наличие таких несуществующих объектов подтверждается нашей способность думать он них, быть интенциональными (т. е. иметь по отношению к ним какие-либо намерения). На этом последнем уровне все вещи “индифферентны” по отношению к существованию и несуществованию. [8]
Теория объектов Мейнонга имеет большое количество последователей (см., напр., работы Э. Малли, Д. Финдлэя, К. Ламберта, Т. Парсонса, Б. Шнайдера, Р. Крисхолма, Э. Зальты и др.).
Современный американский исследователь Эдвард Зальта (Zalta) известен прежде всего своей теорией абстрактных объектов. [9] Развивая учение Платона об идеях (видах) и опираясь на работы Мейнонга и Малли, Зальта как раз и попытается обосновать логический статус абстрактных объектов, формализировать их онтологию.
Согласно Зальте, существовать значит иметь место в пространстве и времени. Отсюда: абстрактними являются объекты, не занимающие место в пространстве и времени. [10] Любой существующий предмет является набором присущих именно ему свойств и отношений, которыми он и определяется как данный предмет (“nuclear properties”, по Мейнонгу), а также тех, которыми он не определяется, поскольку они могут характеризовать и в любой другой предмет (“extra-nuclear properties”, по Мейнонгу).
“Эти свойства и отношения являються “обычными” свойствами и отношениями существующих объектов. Малли, Мейнонг, Парсонс и другие называют их “нуклеарными” отношениями (Ротли называет их “характеризующими” отношениями). Они отличаются от “экстрануклеарных” отношений, таких как быть абстрактным, быть такими, о которых можно думать, писать, молиться, быть более знаменитым, чем, и т.п. Заметим, что многие из них являются “интенциональными” отношениями. Можно легко представить, что абстрактные объекты проявляют эти экстрануклеарные отношения. … Таким образом, мы предполагаем, что абстрактные объекты не проявляют нуклеарных отношений”. [11]
Кроме того, среди абстрактных Зальта выделяет также группу объектов, в которых “зашифрованы” (encode) только экстрануклеарные (не определяющие) свойства. Эта группа абстрактных объектов проявляет, таким образом, “пустые свойства” (vacuous properties) предмета. Именно к таким относятся, например, такие абстрактные объекты, как “круглый квадрат” или “золотые горы”. [12]
Таким образом, по мнению Зальты, кроме существующих объектов и абстрактных объектов, следует говорить и о возможных объектах (“possible worlds”). [13] Эти “миры” и есть объекты, которые не существуют, но могли бы существовать: “определенные абстрактные объекты проявляют черты, напоминающие Платоновские формы, другие абстрактные объекты проявляют черты, напоминающие Лейбницевские монады, а еще другие – черты, напоминающие возможные миры”. [14]
Рассматривая вопрос о том, что такое возможность как таковая (mere possibilia), следует упомянуть и о известной теории Карла Поппера о трех мирах, изложенной им в ряде лекций, прочитаных в США в 1970-х годах. В лекции “Три мира” (Мичиганский университет, апрель 1978 г.) он приводит основные положения своей теории:
Мир 1 “состоит из физических тел: камней и звезд; растений и животных; но также радиации и других форм физической энергии. […] По желанию, мы можем делить этот физический мир на мир неживых физических объектов и на мир живых, биологических объектов; хотя разница между ними не является определенной (is not sharp)”.
Мир 2 – “ментальный или психологический мир, мир нашего чувства боли или удовольствия, наших мыслей, наших решений, наших представлений и наших наблюдений; другими словами, мир ментальных или психологических состояний или процессов, — мир субъективного опыта. […] Мир 2 чрезвычайно важен, в особенности с человеческой точки зрения или моральной точки зрения”. “Мир 2 можно разделять по-разному. Мы можем отделить, по желанию, полностью осознаваемый опыт от сновидений или от подсознательного опыта. Можно также разделять человеческое сознание и сознание животных”.
Мир 3 – “мир продуктов человеческого разума, таких как языки, сказки, истории и религиозные мифы; научные гипотезы и теории и математические конструкции; песни и симфонии; картины и скульптуры. Но также самолеты и аэропорты и другие технологические достижения”.
Примечательно, что Поппер считает все объекты Мира 3 реальными, и речь идет не только о материальном воплощении, например, научной теории или замысла изобретателя, но и самой идее данной теории или данного замысла. Они тоже являются реальными и существующими.
“Являются ли объекты Мира 3, такие как теории Ньютона или Энштейна о гравитации, реальными объектами? Или они просто фикции, как утверждают и материалисты, и дуалисты? Являются ли эти теории как таковые нереальными, а реально лишь их воплощение, как могли бы сказать материалистические монисты; в том числе, конечно, их воплощение в нашем мозге и в нашем вербальном поведении? Или, как могли бы сказать дуалисты, реальны не только эти воплощения, но также и наш мысленный опыт; наши мысли, направленные на эти фиктивные объекты Мира 3, но не сами эти объекты Мира 3?
Мой ответ на эту проблему – и, конечно, главный тезис моего выступления – состоит в том, что объекты Мира 3 являются реальными; реальными в смысле, очень близкому к тому, что физикалисты называют физическими силами и силовыми полями, реальным или реально существующим”.
Главный аргумент Поппера состоит в том, что Мир 3 существенно влияет на (и во многом определяет) Мир 1. Детализируя аргумент, Поппер утверждает:
“Я утверждаю, что мы можем и, безусловно, должны четко отграничивать знание в субъективном смысле и знание в объективном смысле.
Знание в субъективном смысле состоит из конкретных предрасположенностей, в частности из ожиданий; оно состоит из мыслительных процессов Мира 2 с их корреляцией с происходящими в мозге процессами в Мире 1. Его можно описать как наш субъективный мир ожиданий.
Знание в объективном смысле состоит не из мыслительных процессов, а из содержаний мыслей (thought contents). Оно состоит из содержания наших лингвистически сформулированных теорий; их того содержания, которое может быть, по крайней мере, приблизительно, переведено с одного языка на другой. Объективным содержанием мысли является то, что остается инвариантным при достаточно хорошем переводе. Говоря более реалистически: объективное содержание мысли – это то, что переводчик пытается сохранить инвариантным, даже если он иногда находит такую задачу чрезвычайно трудной”.
“То есть, Мир 2 действует как посредник между Миром 3 и Миром 1. Но именно от Мира 3 зависит способность Мира 2 изменять Мир 1”. [15]
С развитием цифровых технологий сфера возможного (или того, чего нет) существенно расширилась. В нее включилось то, что мы сегодня называем виртуальной реальностью, т. е. реальность, симулируемая при помощи широкого спектра интерактивного оборудования. Что касается отношения виртуальной реальности к нашему вопросу о возможностях, то весьма любопытными представляются попытки определить само понятие “виртуальная реальность”, особенно наблюдающаяся тенденция к (1) материализации виртуальной реальности и (2) выделение ее в особую категорию объектов.
Кроме общеизвестного определения виртуальной реальности (как симулирования реальности при помощи интерактивного технического оборудования), интерестными в этом плане являются попытки определить виртуальную реальность как “недовыступившее, недорожденное бытие и одновременно – бытие, не имеющее рода, не достигшее “постановки в род”. Это – недород бытия как в смысле таксономических категорий, равно как и в смысле рождающего бытийного импульса”. [16] За этим “неразвитым бытием” нетрудно увидеть платоновское “вечно возникающее и никогда не сущее” (так Платон определял мир реалий, см. “Тимей”, 28).
Другой, не менее интерестной, попыткой является определение виртуальной реальности как любого перевода событий эмпирической жизни в знаковую форму. [17] В этом смысле, виртуальной реальностью можно назвать и весь образ мира в нашем сознании, единственным отличием которого от других виртуальностей является его привычный характер. [18] При этом возникает, правда, уже не проблема виртуального, а проблема того, что такое реальное, реальность.
Для того, чтобы приблизиться к пониманию природы виртуальной реальности, следует, мне кажется, обратиться к ее истокам. И тогда станет понятно, что возникновение виртуальной реальности можно относить, по меньшей мере, к 12 в. до н. э. Именно в это время в Древнем Египте появились первые (бронзовые) зеркала, ставшие первым интерактивным “оборудованием”, дублирующим реальность (точнее, создающим другую реальность, поскольку изображение в зеркале не является точной копией оригинала). В Европе и Азии распространение первых бронзовых зеркал исследователи относят к 8-6 вв. до н. э. Интерестно и примечательно то, что именно в это – “веховое” (по К. Ясперсу) – время в Индии появляется Будда, в Китае – Конфуций и Лао-Цзы, в Средней Азии – Заратустра, в Палестине – библейские пророки, в Греции – философы Милетской школы. Впрочем, к дублированной реальности следует, вероятно, относить и мифологическую реальность как ее понимали в древних обществах, да и, по всей вероятности, вообще всю сферу религиозного (с его экстатическими состояниями, видениями и т.п.). То есть понятно, что виртуальная реальность издревле была неразлучной спутницей человека. Понятно также, что то, что мы сегодня называем виртуальной реальностью, относится все же к ментальным конструкциям — абстрактным объектам. И выделять ее в особую категорию нет оснований.
Как видно из вышеизложенного: (1) в работах большинства исследователей сфера возможного совпадает с границами абстрактного, то есть понятие возможности привязывается только к человеку как носителю абстрактного мышления; (2) возможное выступает как таковое только применительно к существованию (бытию в традиционном понимании, как могущее или не могущее существовать); (3) пытаясь определить онтологию абстрактных объектов (мыслительных конструкций), исследователи прямо или косвенно выделяют в отдельную группу объекты, представляющие собой просто возможности (mere possibilia) – то, что могло бы быть, но не стало.
Следует признать, что понятию возможного как такового (mere possibilia) — того, что могло бы быть (существовать), но не стало – в истории философии определено второстепенное место. Причиной послужило все то же известное изречение Парменида “есть, собственно, бытие, а небытия – нет”. Хотя М. Хайдеггер в “Письме о гумманизме” и в работе “Время и бытие” указал на то, что правильный перевод Парменидовского ???? (переводимого как “есть” или “имеется”) звучит как “имеется возможность”. Стало быть, правильный перевод Парменидовского суждения звучит как “имеется возможность бытия, а небытия нет”. [19]
Попытка выхода за пределы бытия и небытия в определении возможного содержится в работе российского философа М. Эпштейна “Философия возможного”. М. Эпштейн оперирует тремя видами модальностей: онтологическими (бытийными), эпистемологическими (познавательными) и потенционными, исследуя их с точки зрения “могуществования” (предикат “мочь”), и получает 28 модальных категорий, выводимых из одного общего для всех видов признака «мочь». Например, к категориям бытийной модальности относятся возможное, необходимое и случайное; на основе сочетания “мочь”, “быть” и отрицания получаются такие модальные признаки: возможное (может быть), случайное (может не быть), невозможное (не может быть) и необходимое (не может не быть).
Важным для нас является то, что автор определяет возможность как главенствующую по отношению к бытию и небытию.
“Философия модальности выходит за пределы как эссенциализма, полагающего бытие самостоятельных сущностей, так и экзистенциализма, полагающего в основу всего сущность самого бытия, чистое существование или его отрицание «ничто».
Истинно иное по отношению к «быть» — это вовсе не его отрицание («не быть», «ничто»), но
«мочь», как особый модус или состояние, не переводимое на язык бытия. Про «могущее» или
«возможное» нельзя сказать ни что оно есть, ни что оно не есть. Если философия существования (экзистенциализм) на протяжении XIX-XX веков нашла себя в столь резкой и плодотворной оппозиции к философии сущности (эссенциализму), то можно ожидать, что XXI век, в поисках альтернативных путей для философии, найдет для нее основание в категории «мочь» и станет веком поссибилизма”. [20]
С таким выводом трудно не согласится. Однако, как представляется, М.Эпштейн все же остается “привязанным” к системе “бытие-небытие”, поскольку в категории возможного выделяет случайное и необходимое (по отношению к бытию), то есть все же “переводит возможное на язык бытия”. Другими словами, его формализация возможного относится преимущественно к сфере вербального. А статус возможности как таковой (mere possibilia) остается нераскрытым.
Резкое возрастание интереса исследователей к сфере возможного в 20 веке, безусловно, связано с развитием квантовой физики, показавшей, что на уровне микромира аксиома “бытие = существование” – неприемлема, поскольку есть множество состояний, которые невозможно описать в терминах бытия и небытия, существования и несуществования. Интересно и то, что большинство исследователей, с тех или иных позиций изучающих вопросы, связанные с понятиями возможного, абстрактного, виртуального, прямо или косвенно указывают на то, что сфера возможного шире, чем сфера существующего, но при этом остаются на жесткой позиции “бытие есть, а небытия – нет”. И критика современного поссибилизма ведется преимущественно именно с этой позиции.
Основополагающим тезисом классического поссибилизма как учения о возможностях как раз и является разграничение таких понятий, как бытие и существование (реальность). Объект может быть, но не существовать. [21] Это сложно понять с позиции “бытие есть, а небытия – нет”. Но если мы хотим хоть как-то примирить ту же квантовую механику с нашей повседневностью (понять, например, как текучий и изменчивый мир частиц может ощущаться нами как стабильный мир объектов) или понять, что такое абстрактные объекты или виртуальная реальность, нам следует принять тезис о том, что бытие – понятие, гораздо более широкое, чем существование, и что существование – это одна из форм бытия.
Для снятия дилеммы “бытие/небытие” следует, на мой взгляд, ввести новое понятие, включающее в себя и существование (все то, что включает в себя традиционное понятие “бытие”), и несуществование (традиционное “небытие”) как составляющие.
Таким понятием может стать потенциированное бытие или бытие возможностей. [22]
Говоря обычным языком, потенциированное бытие – это бытие всего и во всех смыслах. Это бесконечная совокупность (или поток) всего, что “было, есть и будет”, включающая в себя и все то, что могло бы быть, но не стало. Это бытие, по меншей мере, двух видов возможностей – проявленных (реализованных в существовании) и непроявленных (нереализованных в существовании).
К миру проявленных возможностей, кроме материальных объектов, следует отнести и всю сферу абстракций, то есть мыслимых или воображаемых объектов. К миру непроявленных возможностей – все то, что так или иначе постоянно ускользает от нашего непосредственного восприятия, понимания, то есть то, что на каждый данный момент находится за пределами нашего разума.
Оба мира можно проиллюстрировать на таком простом примере: если посмотреть на свою фотографию, “повернув глаза души”, то можно легко увидеть, что на ней “изображено” не только то, каким вы были на момент фотографирования, но и то, каким вы могли бы быть на тот момент. То есть на фотографии наличествуют не только все ваши реализованные (проявленные) возможности, но и все ваши нереализованные (непроявленные) возможности. Они, эти ваши нереализованные возможности, тоже воплощены в ваше изображение. Помните, как у Жванецкого: “я не стал этим, и я не стал тем, и я передаю тебе свой опыт”. Вы можете четко представлять себе или смутно воображать те возможности, которые вы не реализовали (не проявили), а значит реализовать или проявлять эти возможности в своих представлениях и воображении. Но всегда будет оставаться некая совокупность возможностей, выходящая за пределы вашего понимания или вашего разума. Именно эта совокупность и является просто возможностями (mere possibilia), то есть тем, что могло бы быть, но не стало.
Другой пример, иллюстрирующий влияние непроявленных возможностей на проявленные: логика шахматной игры предполагает: если вы сделали, допустим, ход пешкой с4-с5, то тем самым вы активировали свой “не-ход” другими фигурами, и ваш соперник будет руководствоваться в игре не только (и не столько) вашим ходом, но и вашим “не-ходом” другими фигурами.
Из обоих примеров очевидно, что в потенциированном бытии мир проявленных возможностей и мир непроявленных возможностей состоят в жесткой взаимосвязи, предполагающей, что, например, любая проявленная (реализованная) возможность определяется всей бесконечной совокупностью проявленных и непроявленных возможностей. Любая проявленная (реализованная) возможность одновременно и активирует эту совокупность, и активируется этой совокупностью.
Потенциированное бытие
Проявленные возможности Непроявленные возможности
(реализованные, существующие) (нереализованные, несуществующие)
Материальные объекты Mere possibilia
(то, что могло бы быть и стало) (то, что могло бы быть, но не стало)
Абстракции
(продукты мышления,
в т.ч. виртуальная реальность)
То есть, потенциированное бытие – это бытие всеобщей взаимосвязи, когда нечто одно не может наличествовать без всего другого, когда нечто одно обусловлено всем другим и одновременно обуславливает все другое. Грубо говоря: я таков, каким есть, потому (и только потому), что мир таков, каким есть. И наоборот: мир таков, каким есть, потому (и только потому), что я таков, каким есть.
Возможно, понятнее выразил такую взаимосвязь английский философ Сирил Джоад в своей работе “Введение в философию” (“Guide to Philosophy”, 1936):
“Все вещи в универсуме тесно связаны между собой сетью отношений […] пронизывающих их бытие и делающих их тем, чем они являются. Изменяя вещь, вы изменяете ее отношения, а значит изменяете все в универсуме. Изменяя отношения вещи, вы изменяете саму вещь. С этой точки зрения, универсум можно уподобить огромному гулкому залу, в котором любой, даже очень слабый, шепот в любой самой отдаленной его части отражается эхом по всему залу”. [23]
Эта жесткая взаимосвязь очевидна и из принципов изобильности и непрерывности английского философа Артура Лавджоя:
“[Принцип изобильности – это] не только тезис о том, что вселенная plenum formarum [преисполнена форм], в которых исчерпывающе представлено все мыслимое множество разнообразия типов живущего, но также и любые другие умозаключения из предположения о том, что никакая подлинная потенция бытия не может остаться неисполнившейся; что протяженность и изобильность сотворенного должны быть так же велики, как беспределен потенциал существования, и должны соответствовать продуктивным возможностям “совершенного” и неисчерпаемого Источника; и что мир тем лучше, чем больше вещей он содержит”.
“Второй принцип вытекает из первого и сходен с ним: в природе не бывает внезапных «скачков»; будучи бесконечно многообразными, вещи составляют абсолютно непрерывную последовательность, в которой нет никаких разрывов, способных поставить препятствие на пути нашего разума к постижению всеобщей связи”. [24]
Но лучше всего данную взаимосвязь иллюстрирует пример потока. Если внимательно рассматривать движение воды, например, в реке или ручье, то можно легко увидеть, что поток состоит из множества возникающих и пропадающих малых и больших вихрей, взаимосвязанных один с другим и одновременно определяющих направление всего потока.
На языке гидродинамики: любой поток состоит из линейных и нелинейных волн, отличающихся длиной амплитуды (частотой); нелинейные волны образуются из линейных, когда их частота начинает превышать некий критический уровень; нелинейные волны образуют вихри (турбулентность); река, ручей – примеры турбулентных потоков; заметим также, что турбулентность образуется спонтанно. Ежемгновенная изменчивость – еще одна характеристика потока.
Потенциированное бытие представляет собой нечто подобное такому потоку. Это поток, состоящий из бесконечного количества разнообразных возможностей, индифферентных по отношению к существованию и несуществованию. Некоторые из них проявлены (мы обычно говорим “существуют”) в виде предметов, животных, людей, абстракций и т.п., некоторые – не проявлены (мы обычно говорим “не существуют”). Но все они наличествуют (бытийствуют) в едином потенциированном бытии. Что касается каждого конкретного человека, то он тоже, подобно микроскопическому вихрю в потоке, представляет из себя такую (проявленную) возможность, не больше, но и не меньше.
Таким образом, потенциированное бытие состоит из бесконечного ряда проявленных и непроявленных возможностей, взаимосвязанных, взаимозависимых и изменчивых.
Впрочем, определившаяся в древних восточных религиозно-философских учениях, идея всеобщей взаимосвязи стала сегодня чуть ли не тривиальной. Например, в современной западной философии (в рамках и монизма, и плюрализма) дискутируется уже не сама идея такой взаимосвязи, а (1) вопрос о соотношении целого и его частей – о том, что первично: целое по отношению к его частям или части по отношению к целому; и (2) вопрос о характере связи между самими частями. [25] Нет сомнений в том, что спорить об этом можно до бесконечности, точно так же как можно спорить о том, например, кто кого определяет: ваши родители вас или вы — ваших родителей, и как именно это происходит? Или что возникло первым – курица или яйцо?
Но примечательно то, что даже в этих дискуссиях о характере всеобщей взаимосвязи речь идет преимущественно о вещах существующих (или существовавших), пусть даже в такой эфемерной форме, как абстракции или виртуальная реальность, то есть о том, что “можно помыслить”. При этом молчаливо утверждается тезис: “то, что невозможно помыслить, не является предметом философии”. Однако этот кантовский тезис следовало бы дополнить весьма существенным замечанием: то, что невозможно помыслить, не является предметом философии в рамках определенного типа философского мышления и принятых в данном типе мышления методов определений. Тогда становится понятно, что данный тезис срабатывает лишь при утвердительных методах определений (напр., подведение определяемого под более широкое понятие или сравнение с другим) и только в рамках определенных философских доктрин. Все утвердительные определения оперируют такими понятиями, как место, время, границы, размеры, дихотомиями “непрерывное – дискретное”, “сложное – простое” и т. п. Но все они утрачивают смысл, например, в таких явлениях, как явления самоподобия или фракталы. [26] Соотношение части и целого во фрактале совершенно иное, нежели традиционное “сложное есть сумма простых частей”. Такое определение в этом случае просто неприменимо. И правы те исследователи, которые считают, что самоподобие “есть некий конструктивный фактор, фактор, требующий такого же статуса очевидности у фрактала, как статус гладкости евклидовой прямой”. [27]
В восточной религиозно-философской мысли (в Упанишадах) существует качественно иной способ определений – определение через отрицание. “Neti neti” в переводе с санскрита означает “не то и не это”. Это более точный способ определения. Если данный предмет не является ни тем, ни этим, ни каким-либо другим, то это именно данный предмет. На первый взгляд, такой способ определения выглядит абсурдным, ведь при определении какого-либо предмета нам придется перечислить всю совокупность существующего. С другой стороны, “neti neti” как нельзя лучше иллюстрирует всеобщую взаимосвязь бытия. Грубо говоря, А есть только потому, что есть Б, В, Г, Д и т. д., и наоборот, Б, В, Г, Д и т. д. есть только потому, что есть А. Это понятно. Понятна, например, и жесткая взаимозависимость растений и животных. Но при переходе к миру людей срабатывает принцип антропоцентризма, и мы обычно говорим, что человек не связан жестко с другими видами, а сосуществует с ними. Это разные вещи. Мы как бы стыдимся признаться себе в том, что являемся точно так же жестко взаимосвязанными с остальным миром, как, например, цветок жимолости с ночным видом бабочек-бражников. Или как вихрь с другими вихрями и со всем потоком. В мире людей действует тот же принцип: я есть только потому, что есть ты, он, она, другие, и наоборот. Тезис “neti neti” как раз и является выражением такой всеобщей взаимозависимости. Взаимозависимости не только всего так или иначе проявленного, но и (даже в большей мере) жесткой взаимосвязи этого проявленного с непроявленным.
Из приведенного выше примера с фотографией следует: мы привыкли определять свое теперешнее положение как результат наших собственных прошлых поступков. Например, я по жизни сделал то-то и то-то (реализовал какие-то свои возможности), и поэтому я такой, каким есть на данный момент. Это привычный для нас способ самооправдания или самобичевания (в зависимости от настроения). Но с таким же (и даже большим) успехом мы можем определять себя и так: я по жизни не сделал то-то и то-то (не реализовал какие-то свои возможности), и поэтому я такой, каким есть на данный момент. Показательно, что того, чего вы не сделали, всегда будет намного больше, чем того, что вы сделали. Это понятно, поскольку любое ваше действие – это умножение (активация) ваших возможных действий (в том числе и тех немыслимых mere possibilia, которые могли бы быть, но не стали), так сказать, в геометрической прогрессии. В этом смысле, то, что вы из себя представляете на данный момент, зависит не только от того, что вы сделали, но и в несоизмеримо большей степени — от того, что вы не сделали. Все ваши нереализованные (на определенный момент) возможности можно грубо разделить на те, которые, на ваш взгляд, зависели от вас (назовем их возможностями 1 порядка), и те, которые не зависели от вас (назовем их возможностями 2 порядка). Причем с каждым вашим последующим действием мир возможностей 2 порядка будет увеличиваться намного быстрее, чем мир возможностей 1 порядка, хотя бы потому, что он включает в себя и ту, постоянно ускользающую от вашего понимания, бесконечность просто возможностей (mere possibilia), в которой вас еще не существовало. Любая из ваших возможностей 1 порядка – это бесконечнократное умножение возможностей 2 порядка.
Таким образом, человек одновременно и создает (открывает, реализует) возможности, и создается из возможностей. В этом смысле, человека можно определить как “возможность возможностей”.
Но это же справедливо и по отношению к любому другому существующему (проявленному) объекту. Даже камень, лежащий у дороги, является проявленной возможностью, имеющей свои собственные возможности. Эти его собственные возможности зависят от ассиметрии его положения. Ведь камень, лежащий у дороги на равнине, и камень, находящийся на вершине горы, имеют разные возможности, не так ли?
Любой существующий объект, являя собой реализованную (проявленную) возможность, существует в особом “силовом поле” нереализованных (непроявленных) возможностей. Подобно вихрю в потоке, он является одновременно и создателем этого силового поля, и его порождением. Он изменяется в зависимости от всего потока и одновременно влияет на весь поток.
Поскольку любая возможность в потенциированном бытии связана зависимостью со всеми возможностями, то можно говорить о фрактальности или самоподобии потенциированного бытия. Другими словами: вспоминая пример с шахматной игрой (когда ваш ход определяет всю совокупность ваших “не-ходов”), можно сделать следующий вывод: в любой “точке” потенциированного бытия, где наличествует что-то одно, всегда наличествует и все другое. В этом смысле, можно предположить, что потенциированное бытие по своей структуре является весьма близким к фракталу, причем к фракталу, подобному турбулентному потоку — ежемгновенно меняющему, рекомбинирующему свои составляющие, но именно потому остающемся потоком.
Из собственного опыта мы все знаем, что любые наши замыслы и планы всегда воплощаются не совсем так (или совсем не так), как мы задумали. Между нашими планами и их реализацией всегда стоит, как мы думаем, некая улыбка дьявола, постоянно искажающая наши планы (иногда до неузнаваемости). В зависимости от степени искаженности, мы чаще всего объясняем это неудачным стечением обстоятельств, судьбой, улыбкой дьявола или Божьим Провидением, особо не задумываясь над тем, что все это значит. Между тем, следует удивляться не столько “неудачному стечению”, сколько тому, что нам вообще удается что-либо воплотить из наших планов. Между нашими замыслами и их воплощением всегда лежит не только бесконечный мир возможностей, реализованных другими (людьми, растениями, животными, объектами), но и безконечно увеличивающийся и меняющийся мир возможностей, нереализованных другими. Причем не только тех, о которых мы можем помыслить, но и (в несоизмеримо большей мере) тех mere possibilia, о которых мы можем лишь сказать – “не то и не это”.
Впрочем, похоже, что, сцепливаясь одна с другой, усиливая или ослабляя друг друга, именно эти нереализованные возможности образуют особые миры и галактики, поле притяжения которых порождает ту данность, в которой мы живем.
Юрий Олейник
_____________________
[1] С. Хокинг. Черные дыры и молодые вселенные // Вселенная Стивена Хокинга. Три книги о пространстве и времени. – СПб: Амфора, 2013. – С. 262.
[2] “Так что не только возможно возникновение — привходящим образом — из не-сущего, но и, [можно сказать], все возникает из сущего, однако из сущего в возможности, а не из сущего в действительности. И именно это [сущее в возможности] означает единое Анаксагора; лучше его изречения “все вместе” или утверждения Эмпедокла и Анаксимандра о смеси, или изречения Демокрита было бы высказывание: “Все вещи были вместе в возможности, в действительности же нет”” Метафизика, Кн. ХІІ, гл. 2. – Аристотель. Соч. в 4-х томах. – М.: Наука, 1975. – Т.1. — С. 301.
[3] Г.В.Ф. Гегель. Энциклопедия философских наук. Ч.1. Наука логики. – М.: Наука, 1974. – Т. 1. – С. 315-316.
[4] Там же. – С. 318.
[5] Здесь и далее работы Больцано цит. по: B. Schnieder. Mere Possibilities – Bolzano’s Approach to Non-Actual Objects // Journal of the History of Philosophy. — October 2007. — Vol. 45. – No. 4. – P. 525-550.
[6] Больцано полагал суждение как нечто структурированное, состоящее из двух частей: из самого суждения и из идеи (концепта).
[7] B. Schnieder. Mere Possibilities – Bolzano’s Approach to Non-Actual Objects // Journal of the History of Philosophy. — October 2007. — Vol. 45. – No. 4. – P. 548.
[8] Aнгл. перевод: A. Meinong. The Theory of Objects. — Trans. Isaac Levi, D. B. Terrell, and Roderick Chisholm // Realism and the Background of Phenomenology, ed. Roderick Chisholm. Atascadero, CA: Ridgeview, 1981.
[9]Oсновная работа: E. Zalta. Abstract Objects. An Introduction to Axiomatic Metaphysics. – Dordrech/Boston/Lankaster: D.Reidel Publishing Company, 1983; развита и дополнена: The Theory of Abstract Objects. – Metaphysics Research Lab, 1999. – Ресурс: www. stanford.edu
[10] Kритику такого широкого понимания абстрактности см.: C. Menzel. Possibilism and Object Theory // Philosophical Studies, 1993. – Vol. 69. – P. 195-208.
[11] E. Zalta. Abstract Objects. An Introduction to Axiomatic Metaphisics. – Dordrech/Boston/Lankaster: D.Reidel Publishing Company, 1983. – P. 39.
[12] Cм.: E. Zalta. Abstract Objects. An Introduction to Axiomatic Metaphisics. – Dordrech/Boston/Lankaster: D.Reidel Publishing Company, 1983. – Р. 11, 106; P.34: “for every expressible set of properties, there is an abstract object which encodes just the members of the set”.
[13] Там же. — Р. 2; см. также: Р. 62-64, 91-93.
[14] Tам же. – Р. 80.
[15] Ресурс: http://www.15926.info/functional-physical-object/popper80.pdf
[16] Хоружий С. С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности // Вопросы философии, 1997. — № 6. — С. 66.
[17] Самсонов Л. А. На пути к ноосфере // Вопросы философии, 2000. — № 7. — С. 60-61.
[18] Cм., напр.: Носов Н. А. Виртуальная психология. — М.: Аграф, 2000. — С. 61.
[19] М. Хайдеггер. Время и бытие. – В кн.: М. Хайдеггер. Время и бытие. Статьи и выступления. – М.: Республика, 1993. – С. 395.
[20] Эпштейн M.H. Философия возможного. – СПб: Алетейя, 2001. — С. 289.
[21] Cм. статью “Classical Possibilism and Lewisian Possibilism”, а также статью “Actualism” в Стэнфордской философской энциклопедии (Stanford Encyclopedia of Philosophy). — Ресурс: www.Stanford.edu
[22] О потенциированном бытии см. также мою статью “Симультанность и симультанная история” на ресурсах: www.academia.edu; www.philosophy.ua
[23] C. E. M. Joad. Guide to Philosophy. – New York: Dover Publications, 1957. – P. 414-415.
[24] А.Лавджой. Великая цепь бытия. – М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. — С.56, 335.
[25] См., напр.: J. Schaffer. Monism: The Priority of the Whole // The Philosophical Review, Duke University Press, 2010. – Vol. 119 (1). – P. 31-76).
[26] Многим известна роль фракталов в компьютерном моделировании. Фрактальный объект – это объект, общая форма которого повторяется в каждой из его частей. Иначе: фрактал – это пример того, как из одной простой геометрической формы можно образовать невероятно сложные изображения. (Подробнее о фракталах см., напр.: Р.М. Кроновер. Фракталы и хаос в динамических системах. Основы теории. – Пер. с англ. — М.: Постмаркет, 2000.) Примером такого природного фрактала может быть не только снежинка или кристалл, или поток, или голограмма (классические примеры фракталов), но и любое растение, любой представитель живой и неживой природы. По мнению исследователей, фракталы – это и есть “ритм жизни”, они напоминают нам о том, что невероятно сложные образования могут возникать из невероятной простоты. (См., напр.: J. Ruis. Fractals: Living Between Zero and Infinity. – Ресурс: www.fractal.org)
[27] Тарасенко В.В. Метафизика фрактала. – Ресурс: Электронная библиотека по философии — http://filosof.historic.ru
